Леонид Жуган - Две путёвки для амнезии

А вот Галина Петровна и буковкой не заморачивалась. Чемоданы у неё упаковывались за час без всяких описей, и этот фокус всегда убивал Сергея Петровича. Его нежная точка сборки ходила маятником между сердцем и мозгами, и он покорно принимал новый удар по его правильным полочкам: «И это меня вот так спокойно отправляют за тысячи километров? «Мэгги, а дети?» Бедный Ванька! Боже, не забудь лишь что-то из его лекарств! Там же не московские аптеки! Ваня уже раз схватил полупустой баллончик ингалятора с симбикортом, хотя я весь был обвешан запрещёнными списками. Повезло тогда – купили, хотя тысячу отпускных рупий тут же сдуло морским ветром, – и то потому, что в то время припортовые аптеки уже были под ласковым присмотром орудий крейсера «Москва»! А то уже по полушке дозы отмерять начали, чтобы как-то живу остаться». Да кто б мешал Сергею Петровичу тонуть в его списках, но он же лез с ними почти под нос жене, легкомысленно забывая, что в такой момент у неё в голове росла только одна мысль: о смертной казни. К тому же домашний спискописец лопухнулся раз при всей божественной полноте своих списков. Сергей Петрович умудрился забыть дома вкладыш гражданства сына – и пересечение государственных границ влетело в копеечку. По секрету: в тайне от всего мира Сергей Петрович всё равно издал в стол список для отпуска – иначе б он не выжил. Томик в восемь листиков и для жены остался засекреченным – и тоже в целях выживания.

Вроде к делу не относится, да она в глазах стоит – «картина Репина «Уплыли»: Палашка и её чёрная сестричка Морфяшка у калитки, в лужах слёз, в четыре лапки и две иерихонские трубы исполняют марш «Прощание с Ваней». «Ваня! Уезжает наш Ваня! Ваня уезжает! Кормилец!» – мяу двух сироток в 5.00 утра вынуло душу у всей деревни. Народ выкинуло на трассу в одних трусах. Слава богу без берданок, а с прекрасными мамзелями в бигудях! Сергей Петрович представил себе уже в автобусе натюрморт кошачьего переполоха:

– Пожар!

– Пожар?

– Не слышите? – даже волки воют!

– Да кошка рожает!

– Сто кошаков враз рожают?

– Это погибель идёт! Наказание!

– И где?

– У твоего на бороде!

– Вы видите пожар?

– Я без очков выскочил!

– Я уже позвонила в ООН!

– Да не в ООН, а в ОМОН!

– Какая разница! Всё равно приедут, когда уже сгорим!

– Огню нетути, а дымок чую!

– Ниловна, а ты на ночь молилась?

– Да вона! – уже беженцы к остановке подались!

– Да это Петровна с сынком!

– И хромой с ними!

– Вона! пожарка!

– Да автобус это!

– За нами?

– За беженцами! Я ж в ООН сэмээску кинула!

– В ОМОН, дура! Перехват идёт!

– Сам облезлый! Окурок щас твой искать будут!

– А автобус ушёл!

– А Посоховы?

– Успели, пиши теперь письма!

– Ни огня, ни пожарки, ни дыма! Куда власти смотрют?

– Участковый – в окно вон смотрит, из машины!

– Кузьмич приехал?

– Чё зачитывает, его бабушку?

– Дал полчаса – и чтоб никого!

– Эвакуация, Дормидонтовна?

– Всех посажает! За организацию паники!

– Психи деревянные!

– Чё, не будет пожару?

– Нет! Отменяется!

– Так завтра же только 13-е!

– Чё? Завтра пожар будет?…

И так ещё с часик, наверно, деревня аукалась и ждала пожарку из ООН, когда семья Посоховых уже упёрлась в последний барьер разлуки – в стойку зоны ожидания в международном аэропорту Шереметьево.

Конечно, всем вспомнился марш «Прощание славянки» – он в центре сердца каждого. Но киски тоже ж печалились на всю тысячу вольт? По одной только строчке марша – «дрогнул воздух туманный и синий, и тревога коснулась висков» – усатые чудики уже почуяли, что тоже связаны с человеками не только сосисками, но и непонятным синим туманом в 5.00 утра, и тревогой впритык к виску – двадцать дней им не жить, а волноваться и горевать: как там их Ванечка, у кого завсегда водятся… «Ну, да, сосиски!!! Но причём тут они!!!.. – дирижировала плачем у калитки Морфяка. – Завсегда – значит, вечно! А вечных сосик не бывает! Вот они – люди: меряют нас сосисками! Всё на свете меряют на свои мозги штампованные! А завсегда – только добро! У Вани завсегда ручки добрые – потому что в его руках… да! и они – сосиски! – но и молочко! и кусочки в соусе в пакетике! и колбаска «Папа может»! и… и можно выспаться! на его диванчике! и всласть повыделываться! – не у хрендаря же старого с палкой, чтоб его подушки в валенки превратились! Ванюшенька!!!…» – и Морфяшка беззвучно застыла в горе. Послушная Палашка добавила к слёзам сестрички: «Его папанька и шкурки полиэтиленовой от сосиски не бросил, нюхнуть хотя бы!..»