Валерий Поволяев - Первый в списке на похищение

– С похитителями, – подсказала Ирина.

– Да, если можно их так назвать, – голос у Белозерцева выровнялся. – Не знаю, брать мне на это первое свидание деньги или не брать? Если возьму, то мне понадобится вся служба «Белфаста», все люди, – он врал, не боясь, что Ирина раскусит его. А ведь если она раскусит его, то, вполне возможно, сделает следующий ход – уйдет из дома. Исчезнет. И вряд ли он тогда ее найдет. И Выcторобец не найдет. Но Белозерцев не боялся этого. И деньги, хоть они и собраны целиком, нельзя отдавать все сразу, пока он не будет держать Костика за руку, пока не посадит его в собственную машину под охрану Бори. Белозерцев закряхтел, словно на плечи ему взвалили тяжелый мешок. Пора было заканчивать разговор. – В общем, ты все понимаешь, – произнес он бесцветно.

– Конечно, конечно…

– Потом я этих ребят снова верну в дом, – Белозерцеву было важно убрать охранников, которых он сам же и привел в квартиру. Но тогда, четыре часа назад, была другая ситуация. Если он не уберет Фоминых, то у Высторобца могут возникнуть сложности. – Собственно, они со мной же и вернутся, – сказал Белозерцев. – Ты согласна?

– Согласна, – поспешно и обреченно отозвалась Ирина.

– А теперь позови к телефону кого-нибудь из этих орлов. Любого.

– Сейчас, сейчас, – поспешность Ирины, обреченность ее ослабшего голоса, покорность снова вызвали у Белозерцева приступ злости.

– Слушаю вас, – громыхнул в трубку бодрый солдатский бас.

– Это кто? Володя, Андрей? Андрей, возвращайтесь с братом в контору, вы оба нужны здесь. Машину посылать за вами не буду, в разгоне нет ни одной. Доберетесь общественным транспортом. Лады? Ну и хорошо. Нет, Ирине Константиновне трубку не надо передавать, мы с ней обо всем договорились… – но тем не менее голос Ирины снова раздался в трубке. Слушать ее Белозерцев уже не мог, вытянулся резко, словно по спине его мазнуло свалившимся с крыши камнем, дернул плечом, сопротивляясь боли, которая должна была вот-вот оглушить его, и резко бросил трубку на аппарат.

Уже стоя под душем, мотая головой от частых сильных струй, он услышал, как «панасоник» зазвонил вторично. Голос у телефона на этот раз был блеющим, бараньим, жалобным – позвонил, позвонил «панасоник» и умолк.

20 сентября, среда, 16 час. 40 мин.

Через пять минут после разговора Белозерцева с женой Звереву принесли пленку с записью. Зверев внимательно прослушал ее, покхекхекал в кулак, прослушал снова. В глазах у него промелькнуло недоумение:

– Либо я ничего не понимаю в жареных шкварках, либо старым, как Рабиндранат Тагор, стал. Зачем он снимает охрану с квартиры, а? Убей меня бог – не понимаю. Усиливает свою охрану для встречи с этими вяхирями у «Известий»? Но ведь он прекрасно знает, что туда можно являться вообще без охраны, это безопасно. Опасно будет потом. Тогда в чем же дело, а? Нет, я что-то совсем перестал разбираться в кулинарии.

20 сентября, среда, 16 час. 45 мин.

В маленькой, тесной, с единственным отверстием, выходящим в потолок, комнате сидел плотный человек с невыразительным лицом и округлыми плечами, в костюме, застегнутом на все пуговицы, и внимательным взглядом прощупывал Волошина. Волошин понял сразу – с Лубянки, из новичков – скорее всего переведен в Москву с периферии, обживается в Белокаменной, по старой привычке в каждом иностранце видит шпиона, в каждом дворнике – завербованного агента, сволочь, предавшую свою Родину, – иначе с чего бы ему застегиваться в жаркий день на все пуговицы? В штатском пиджаке сидит, будто в форменном кителе. Макаронник! Но строевой давно не занимался. И что такое зарядка, не знает. Пуговицы у него едва держатся – мочки пиджака от напора совсем расползлись, а сами пуговицы вот-вот отщелкнутся. Тяжеловат, задаст, слишком откормлен для своей должности – явно не самой крупной на Лубянке. Обычный тонтон-макут.

И с оружием. Под мышкой бугрится кобура с табельным пистолетом. Пистолет у него Макарова либо Стечкина. М-да, макаронник, он и есть макаронник. Макаронниками в пору волошинской молодости, когда он тянул лямку на срочной службе, звали сверхсрочников.

Те, необразованные, с семью классами за плечами (чаще всего такое образование прячут в рюкзак, чтобы никто не видел и было удобно носить), – слово «лыжи» пишут с двумя «ы», а в нехитром сочетании слов «воронья слободка» или «дедушка Мазай» допускают сразу тринадцать ошибок, – охотно оставались в армии на сверхсрочную службу, гоняли солдат до обмороков и за лишнюю лычку на погонах готовы были пристрелить родную матушку.