Валерий Поволяев - Первый в списке на похищение

Но вот тишину взрезал короткий глухой стон, и капитан в ту же секунду дважды выстрелил из пистолета на стон – стрелял низко, с прикидкой, что бьет по человеку, лежащему на полу. С другой стороны, почему он так уверен, что золотозубый лежит на полу? А если он лежит на тахте или стоит, прислонившись плечом к стенке, или сидит на подоконнике, выставив перед собой пистолет?

Стон повторился, капитан выстрелил еще раз и сам чуть не застонал: хватит стрелять, в пистолете остался лишь один патрон; он засунул «макаров» за ремень сзади, стволом вниз, перевел флажок предохранителя, чтобы не было случайного выстрела, и сделал несколько бесшумных кошачьих движений, подбираясь к Медузе. Надо было во что бы то ни стало вытащить у него из кармана запасной рожок.

Он не успел доползти до Медузы, когда раздался грохот, вышибленного вместе с решеткой и пластинчатым жалюзи окна, одновременно с окном – выбитой двери, поверху прошлась короткая автоматная очередь и раздалась громкая злая команда:

– Всем на пол! Руки за голову!

«Наши, спецназовцы, – облегченно вздохнул Корочкин. – Успели!» Он поднялся на колени, и в ту же секунду крик, исполненный бешенства, заставил его опуститься вновь:

– На пол! На пол! И руки на затылок!

– Да я свой, – обиженно пробормотал Корочкин, обиду он не смог сдержать, она стиснула ему горло, – свой!

– Потом будем разбираться, свой или не свой! А ну, р-руки!

Корочкин поспешно сцепил руки на голове, лег.

– Два трупа, товарищ майор, – доложил кто-то невидимый, – еще один – раненый и один пленный, в милицейской форме.

– Пленного освободить, это наш сотрудник! – Корочкин узнал голос майора Родина.

Над Корочкиным навис молодой спецназовец в защитного цвета маске, ткнул его стволом автомата: – Поднимайтесь, вы свободны!

– А повежливее нельзя? – у Корочкина от обиды и напряжения голос сделался тонким, обрел прозрачную хрупкость.

– Нельзя! – отрезал спецназовец.

– Эй, Чижик, поаккуратнее с нашим товарищем, – послышался предупреждающий окрик Волошина, и Корочкину сделалось легче – хоть один защитник нащелся среди этих жестких, со злыми, настороженными лицами ребят. – Раненого перевязать!

В проеме двери появился Волошин, помог капитану подняться.

– Цел? Нигде не зацепило?

– Слава богу!

– Тьфу-тьфу! Значит, долго будешь жить.

– Тех, кто в гараже, взяли?

– Скрутили. Даже пикнуть не успели, не то чтобы «А» произнести. А ты тут, смотрю, сумел кое-чего нагородить. Где ребенок?

– Не знаю. Не добрался до него.

– Ребенка в доме нет, – сказал появившийся в комнате Родин. – Пошли допрашивать золотозубого, пока он горячий…

Хоть и стрелял Корочкин через стенку, вслепую, а угодил точно в Клопа – одна пуля пробила ему плечо, другая – грудь; спецназовский фельдшер, содрав с раненого рубашку, обматывал его бинтами. Клоп стонал.

– Молчать – прикрикнул на него фельдшер. – Не стони. Ранения-то – тьфу, детские. Если за автомат не будешь больше браться – до восьмидесяти лет проживешь.

Волошин подошел к Клопу, резко поддел пальцами ему подбородок, глянул в замутненные, пьяные от боли глаза:

– Где ребенок?

– У… увезли. Час назад.

– Кто?

– Женщина… она… Кто она – не знаю…

– На черной «Волге», что ль? С правительственны номером. Она?

– Она.

– Лейтенант, сделай ему обезболивающий укол, – приказал Волошин фельдшеру, – иначе от боли он потеряет сознание.

– Уже сделал. На него обезболивающее, странное дело, не действует.

– Ладно, – Волошин решительно рубанул рукой воздух, – найдем и черную «Волгу», и женщину, и… все, найдем!

Клоп морщился, глядя на него, скалил зубы, стонал, до крови грыз губы, едва сдерживаясь, чтобы не закричать от боли; Волошин вгляделся в него внимательно и спросил:

– Документы у тебя есть?

– Нет.

– Ладно, пусть не будет документов, ладно… Тогда скажи, у тебя родственник случайно в милиции, на Петровке, не работает? Келопов его фамилия. А?

Клоп поморщился, ему было больно, очень больно, облизнул окровяненным языком губы и с трудом произнес:

– Это мой брат.

Услышав признание Клопа, Волошин присвистнул: надо же, что на белом свете творится!

21 сентября, четверг, 13 час. 20 мин.

– Ничего себе клубок свился! – Зверев даже забыл про свое традиционное «кхе-кхе», поцокал языком удивленно, когда сложил все концы – одни концы свел с другими, совершенно не совпадающими по «сюжету», проследил за тем, куда они выводят, на каких конкретно людей, и от досады ожесточенно покрутил потной головой: кого тут только не было – и милицейские работники, и правительственные чиновники, и охранники банков, и талантливые инженеры, потерявшие работу, и матерые пьяницы, даже один учитель затесался (Медуза и был учителем). – Вот змеюшник! – не удержавшись, воскликнул Зверев, поглядел в ярко освещенное солнцем окно, показавшееся ему сегодня серым, пыльным, неопрятным. – Вот сволочи! – Он никак не мог одолеть, переварить в себе то, что узнал.