Сергей Че - Deflor

Контакт был на месте.

«Что?»

«Медальон в виде кракена, мужской клуб»

…… (молчание)

«Не суйся»

«Не могу»

…… (молчание)

«Цена половина битка»

«У меня столько нет»

«Отвали»

«Есть половина от половины»

«За половину цены – половину данных»

«Ок»

Контакт тут же отрубился.

В ту же секунду с ее запасного счета были списаны почти все деньги, а смартфон пискнул, сообщая, что пришла почта.

Это была выжимка из секретного отчета какой-то спецслужбы. Титульного листа не было, так же как выводов и рекомендаций. Половина текста была вымарана черными полосами.

Но и того, который остался, было достаточно, чтобы волосы зашевелились на затылке.

У клуба не было названия, как и у большинства подобных организаций. Не было зданий, счетов, юридического оформления. Не было удостоверений, гербов, значков. Даже медальон был не отличительным знаком, а скорее памятью. В каждом медальоне был тайник, в который член клуба помещал что-то, связанное с его первым клубным делом.

Это был клуб «запретных удовольствий», где можно было получить все, что могло взбрести в голову и что было запрещено законом. От безобидного отстрела краснокнижных тигров до охоты на людей. От рабовладения до массовых убийств. От секса с детьми до взрывов жилых домов и людоедства. Судя по докладу, члены клуба себе ни в чем не отказывали.

Алина отложила мобильник, чтобы хоть как-то переварить информацию.

Если Гарт был среди них, ситуация становилась намного сложнее.

Она испуганно оглядела гигантский полутемный зал. Какие люди здесь сидели за столиками? За какими удовольствиями сюда приезжали? И какую еду им подавали?

Она мотнула головой, чтобы отогнать назойливые видения.

Да ну, бред. Не может быть, чтобы весь здешний персонал был в курсе и обслуживал этих монстров. Запретные удовольствия – дело одиночек. А не толпы вип-клиентов в ресторане со сценой и подиумом. Когда подобные твари собираются вместе, они начинают жрать друг друга, а слуги доедают то, что осталось. Одиночкам проще. Их обслуживают профессионалы, которые подбирают локации, находят жертв, следят за процессом и обеспечивают пути отхода и, если надо, алиби. Удовольствие получено, все расходятся. То, что осталось от жертвы – закапывается. Этим и занимался клуб. Организовывал.

Она снова вернулась к отчету, надеясь найти что-то полезное для поисков. Но там было только беспристрастное описание «удовольствий», одно за другим. От несоответствия холодного канцелярского языка и того, что им описывали, ехала крыша.

Алина попробовала найти в досье имя Гарта, но имен там вообще не было, только кодовые обозначения объектов.

Ближе к концу она все-таки нашла то, что могло пригодиться. В каждом медальоне был встроен передатчик, чтобы найти его в случае потери. Но, чтобы подключиться и поймать сигнал, надо было знать частоту и код расшифровки, которые у каждого медальона были индивидуальными. Вряд ли Гарт оставил эти сведения в доступном месте.

Алина с облегчением закрыла последнюю страницу и сунула мобильник в карман.

Оставался еще один потенциальный источник.

Дарио.

Он знал, что медальон от мужского клуба. Возможно знал что-то еще. Возможно, даже… Нет. Дарио никак не походил на чудовищ, описанных в отчете. Она не хотела об этом даже думать.

Она вообще хотела забыть то, о чем прочитала. Хотя бы ненадолго.

Пора было заняться обещанием найти телефон Мии.

После чтения отчета вскрытие кабинета Баргаса представлялось легким развлечением.

Они не любили Мию.

Никто не любил Мию.

Даже мать не любила Мию. Для матери она была вечным напоминанием о дешевом борделе на востоке Лондона, где она залетела от какого-то белобрысого скандинава. С тех пор она только и делала, что замаливала грехи. Их маленькая комнатка походила на нищий филиал Кентерберрийского собора, где кроме дешевых церковных поделок, свечей и религиозной литературы, ничего не было.

Мия росла в уверенности, что она сама и есть – грех. И только мать с ее молитвами и бесконечным самоистязанием может помочь этот грех искупить.

Надо ли говорить, что все встречные и поперечные над ней смеялись. Начиная с трехлетнего возраста, когда она впервые от матери услышала это слово и стала бегать по двору, пугая детей криками «Грех, грех, грех».

Грехом было все, что она делала, что она говорила и что думала. Где-то с двенадцати лет проявился главный грех – внешность. Чистая блондинка с большими глазами, пухлыми губками и округлившимися бедрами. На нее стали засматриваться подростки и некоторые больные на голову мужчины. Чуть позже старшеклассники уже заключали пари на предмет кто первым выдерет святошу. Несколько раз ее зажимали, то в школе, то во дворе, но неудачно. Потому что она начинала молиться. Мало кому в голову приходила мысль трахать молящегося человека. Но главное – мать цербером стояла на страже ее девственности и готова была покалечить каждого, кто хоть искоса глянет на ее круглую задницу. Пару раз так и было – брала в руки дубье и калечила. Бесформенные хламиды, никакой косметики, нестриженные и немытые волосы – вот Мия в подростковом возрасте. «Так на тебя никто не взглянет» – радовалась мать. Бесполезно. Взглядывали. Никакие хламиды не могли скрыть ее округлившиеся формы. А пухлые будто вечно надутые губы были красными от природы. Несколько раз к ней подкатывали взрослые мужчины на хороших автомобилях, но быстро исчезали, завидя мать на горизонте. Один зашел дальше всех, завез ее в какую-то глухомань и уже стянул с нее трусы, когда увидел сложенные вместе ладошки и шепчущие молитву губы. Выругался, натянул ей трусы обратно и добавил: «Может тебя сразу в монастырь отвезти?» Но Мия уже и сама начинала подозревать, что живет как-то не так, что это неправильно, когда у остальных на вывеске написано «Всё норм», а у нее написано «Грех».