Николай Зорин - Программист жизни

– Как ты? – спросила она.

– А ты?

– Нормально. – Алевтина потерла шею. – Он хотел меня задушить, накинул мне что-то на шею, мягкое вроде шарфа, и стал сжимать горло. – Она улыбнулась. – Тебе досталось больше. – Алевтина тихонько притронулась к моей голове. – Уже сейчас вздулась огромная шишка.

Я потянул руку к шишке, но тут увидел, что все еще сжимаю тот оторванный в драке кусок одежды напавшего. Это был рукав от рубашки в сине-черную клетку. Очень хорошо знакомой мне рубашки…

К Алевтине я не поехал и жутко разозлился на Полину. Не из-за Алевтины, а из-за того, что она мне наговорила. Временами моя жена становится просто невыносимой. Дикое упрямство в сочетании с полной убежденностью в своей правоте. Когда на нее такое находит, ей ничего невозможно объяснить, никакие доводы не помогают. Не знаю, что уж она там увидела, но я к Алевтине больше не испытывал никаких чувств. То, что произошло со мной в магазине, было лишь кратковременным помутнением рассудка, в котором, кстати, виновата именно Полина. Это она меня убедила, что я должен что-то такое чувствовать к Алевтине. Но больше всего меня обидела даже не ее ревность – глупая, абсолютно беспочвенная, – а обвинение в том, что я выдумал брата. Как вообще ей такое могло прийти в голову?

Пока она была в таком состоянии, разговаривать с ней было бессмысленно – все бы закончилось ссорой. Поэтому я решил дать ей время, чтобы немного остыть, завез ее домой, а сам поехал купить вина – разговор предстоял нелегкий, без подпитки не обойтись, да и нужно было нам успокоиться. В магазине я задержался, специально, не торопясь, выбирал вино. Отбросив множество вариантов, остановился на красном французском «Бэд Бой». Потом заехал в супермаркет за закуской, которую не нужно готовить. Взял фруктов и разных деликатесов – мясных и на сладкое. Я накупил так много всего, что пакет, который приобрел в супермаркете, не выдержал, лопнули ручки, как только я поднял его с тележки. Хорошо, что в багажнике у меня нашелся другой пакет. Он был свернут в несколько раз, как газета, и казался пустым, но, перекладывая продукты, я в нем обнаружил телефон и записную книжку Стаса и понял, что это за пакет и откуда он взялся. Телефон и книжку сунул в карман, продукты положил в багажник и поехал домой.

Не было меня минут сорок, но я почувствовал, что очень соскучился по Полине. Я уже совершенно перестал на нее злиться, а наша размолвка в офисе казалась смешной и глупой. Поднимаясь в лифте, я предвкушал, как мы прекрасно проведем вечер, думал, что все недоразумения легко разъяснятся. Я действительно очень по ней соскучился.

Чего я никак не ожидал, это увидеть Полину в прихожей. От неожиданности я замер на пороге. И тут понял, что с ней что-то не так. Она стояла, не шевелясь, с таким странным, совершенно неподвижным выражением лица, что я испытал настоящий шок. Легонько, боясь испугать, дотронулся до ее плеча – и тут она закричала. Растерявшись, не зная, что делать, я бросил пакеты и прижал ее к себе, но она все кричала – ужасно, отчаянно, пронзительно, как кричат во сне.

– Полиночка, милая, все хорошо, – бормотал я, но она все никак не успокаивалась. – Это же я. Что случилось?

Крик ее оборвался внезапно. Я почувствовал, что ее тело обмякло, но не понял, что произошло. И только подхватив ее на руки, увидел, что она в обмороке.

Я отнес ее в комнату, положил на диван. Похлопал по щеке, пытаясь привести в чувство. Не помогло, Полина не шевельнулась, дыхание было слабым, еле слышным. Вспомнив, что в аптечке у нас есть нашатырь, я метнулся на кухню, рывком выдвинул ящик шкафчика, где хранились лекарства. Нашатырный спирт никак не находился. Бросив искать, намочил под краном носовой платок и бросился в комнату.

Полина лежала все так же без движения и почти без дыхания. Я протер ей лицо платком. Потом опять принялся хлопать по щеке. Вернулся на кухню и все же нашел нашатырь. На ходу, отломил кончик ампулы, поднес к ее носу – она не шевельнулась, дыхание не изменилось. Нашатырь оказался столь же бездейственен, как и прочие меры, которые я предпринимал. Не зная, что делать, придя в отчаяние, я хотел уже звонить в «Скорую», но, вглядевшись в лицо Полины внимательнее, понял, что это не обычный обморок. Каким-то непонятным образом она впала в транс. Словно подтверждая мою догадку, Полина что-то забормотала. Сначала я обрадовался, но потом понял, что это даже хуже, чем обморок, потому что совершенно непонятно, как ее вывести из транса. Когда проводником служил предмет, принадлежащий человеку в коме, я мог просто его у нее осторожно забрать. Но проблема в том, что она не соприкасалась ни с каким предметом. Или он был, но я его не видел? Может, перед моим приходом она взяла плеер Стаса? Потому у нее и было такое странно застывшее выражение лица? Но если так, то где он? В руках у Полины ничего не было. Может, в кармане? Или на груди под одеждой?