Валентин Пронин - Конец «Золотой лилии»

– Чему обязан такой любезности с вашей стороны? – осклабился на противоположном конце радиолуча Сидорин.

– Так нужно. Берите его немедленно, а то опять ускользнет. С ним телохранители, учтите.

– Грызутся наркопауки в банке?

– Пауки грызутся и в милиции, и в Думе, и в правительстве. Прощайте, майор.

– Благодарю за помощь, Марина Петровна…

Но Илляшевская уже отключила телефон и позвала Мелентьевну, которой перед телефонным разговором велела уйти.

– Мне надо пробраться в свой дом, – сказала она с суровой решимостью. – Там охраняют, не знаешь?

– Раньше охраняли. Потом одним днем вывезли все вещи: прямо сказать, вычистили помещение догола, как метлой повыметали, повыскребали. И котел с нагревом из котельной, и трубы свинтили… И провода сняли, даже выключатели и розетки… Одно слово – грабеж полный. Только стены и крышу небось не тронули. – Мелентьевна тяжело вздохнула и горестно потупилась, не в силах выдержать взгляда Марины Петровны с расширившимися во весь глаз зрачками.

– Откуда ты знаешь?

– Напротив филиала моя подруга живет, Танька Прохорова. Ее мужика приглашали на погрузку, он и рассказал.

– Гады, не имели права до приговора… Только при конфискации… – Илляшевская скалилась в темноте, как разъяренная волчица.

Влажными вздохами мартовского ночного ветра, прилетавшего волнами, сопровождалось последнее отчаянное предприятие экс-директрисы. Туманилось, посылало сырой снежок черное небо.

– Ладно, я поехала. Если все сойдет и я выкарабкаюсь, то про тебя не забуду, – по льдистой дорожке Илляшевская пошла к калитке. Рустем тут же присоединился к ней, вертя настороженно головой. Горбоносый и смуглый, при лунном свете его словно из металла отлитый профиль вызвал у старой костюмерши воспоминание о каком-то экзотическом балете, который она обслуживала некогда в театре, в годы молодости. Нелепая и огромная в своем широком пальтище, Илляшевская полезла в машину. Прощаясь, махнула рукой старухе.

– Марина Петровна, миленькая… Да как же все… Дай бог удачи… – плаксиво причитала Мелентьевна из калитки. – Осторожненько там, осторожненько…

Когда «Нива», пофыркивая и шелестя шинами на отпотевшей дороге, скрылась во мраке, Мелентьевна возвратилась в дом.

– Отпусти Шарика, – сказала она заспанному мужику, курившему в сенях, – да ложись. Уехали, черт их унес.

Подумав некоторое время, бывшая филиальская костюмерша снова вышла во двор. Прошла за угол, достала мобильный телефон, потыкала кнопочки. Долго никто не подходил, наконец пропойно осевшим басом спросили:

– Хто?

– Гусь? – не отвечая, осведомилась Мелентьевна. – Это Евдокия Шалаева. Позови Глыза.

– Чё поздно-то? Глыз отдыхает, набрался.

– Я звоню не анекдоты травить, сейчас же буди Глызина.

– Мать твою, зараза, придумала тут… – высказался строптивый Гусь, но разбудил нужного человека.

– Глызин? Ты в порядке, Николай Корнеич? Тогда слушай сюда. Маринка-директор смылась из казенного дома, понял? Как удалось, не знаю. Значит, помогли очень сильные люди. Только что была у меня с двумя барбосами. Какие? Ну, видать, первый класс. При стволах, конечно. Маринка взяла у меня ключи от филиала. Будут проникать в помещение. Охраны там постоянной нет. Как вещи и оборудование оттудова поперли, так и поста не стало. А если все-таки мент дежурит, они его уберут. Тут ясно светит одно. Где-то у Маринки тайник с товаром, который не нашли при обыске. Трудно поверить? Ну, если трудно, вались обратно на боковую. Ага, все равно разбудила. Сто процентов? Верняк? Насчет верняка не побожусь. Подъезжай с мужиками и жди в сторонке. Увидишь, если будут что-нибудь выносить. Ворота им не открыть, машину оставят где-то рядом. Не мешай, пускай стараются. Если они загрузятся и поедут, сразу не нападай. Пусть километров на двадцать отбегут, тогда и чокни. Учти, стрельба будет. Там боевики небось не фуфло. Берегите лбы. Ну, вот так вот. Я тебе сказала, решишь – делай. У них «Нива». Цвета… вроде бы синего, в темноте толком не разобрала. Прошло минут пятнадцать, как поехали. Минут через сорок доберутся.

Мелентьевна убрала в карман трубку. Постояла в раздумье, поежилась, пробормотала что-то невнятное. «Как это они меня с Мишкой не прирезали? – думала костюмерша. – Повезло, торопилась Маринка. А может, во мне уверена. Но мы-то не простые. Чего терять, если можно взять… Ладно, как получится. На все воля божья или судьба, или еще что…» Она мелко перекрестилась. Непогода вместо снежка пригнала дождь, посвистывала в голых ветвях сада.