Игорь Сотников - Гиперпанк Безза… Книга вторая

В общем, если всё так есть насчёт Валькирии, как себе тут решил надумать самоуверенно Алекс, и она хочет без оглядки с его стороны и внимания побыть наедине со своим выбором одежды, то ей понадобится куда как больше обозначенного ей времени. А это значит лишь одно – в эти расчёты Алекса закралась одна существенная ошибка. А вот какая, то сейчас с этим не разобраться.

Но Алекс не хочет никак признаваться в ошибочности этих своих расчётов насчёт Валькирии, и он, чтобы подыграть этой своей версии понимания Валькирии, идёт на хитрость, озадачившись вопросом времени. – А не мало ли времени? – задаётся вопросом Алекс.

А Валькирия смотрит на эту его озадаченность под своим углом зрения – хочет Алекс пообтереться в своём новом образе, вот и запрашивает у неё таким образом побольше времени. Валькирия смотрит на часы, в уме опять делает какие-то вычисления, и да, соглашается выделить ещё с полчаса времени Алексу для своей адаптации.

– Но не больше. – Говорит Валькирия, на этом ставя точку с запятой в разговоре. – Встречаемся рядом с фонтаном, на прилегающей к торговому центру площади. – А вот теперь точно ставится точка Валькирией, бросившей запоминающийся взгляд на Алекса, и развернувшись к нему спиной, принялась шаг за шагом удаляться от него в свою незримую для него даль. Далее Алекс, глядя ей вслед мог запросто поддаться романтической обрисовке их расставания на век, в трагической интерпретации этой истории о двух одиночествах, ставших жертвой служебной этики, не дающей их сердцам соединиться, но он не поддался на такие регрессивные мысли, считая себя большим оптимистом, и значит, не время и на этом вопросе ставить точку.

К тому же время не ждёт, особенно тогда, когда оно лимитировано. – И да, сколько сейчас времени? – Вопросил себя Алекс, вдруг обнаружил, что он не знает от какого времени ему отталкиваться, и всё потому, что у него нет часов. А это заставляет его поспешать.

И вот он себя приводит в какой есть порядок, только для этого порядка, рукой сбив с себя формальную пыль, после чего смотрит на тот проулок, через который они прошли сюда, и по которому ему выходить обратно, вздыхает и вперёд на выход.

И как им по выходу из проулка выясняется, то не всё так страшно и печально, как он решил думать перед тем, как выдвинуться на выход. И никто его здесь не только не начинает третировать своей эмоциональной несдержанностью: «А это что ещё генотип такой?! Ты откуда взялся такой, с такой физиономией точно неандертальца», а до него тут нет никому дела, хоть и прохожих вокруг пруд пруди.

И такое невнимание мимо снующих прохожих несколько успокаивает Алекса, правда не настолько, чтобы он окончательно успокоился. А теперь его тревожит другое, а именно это полноценное его игнорирование проходящими мимо людьми, кто мог бы хотя бы для вежливости взглянуть на него, перегородившего собой весь путь, и даже он был бы не против того, чтобы кто-нибудь из них себе в нос возмутился, выражая в его сторону претензию: «Вот же встал на дороге, другого места что ли нет, чтобы постоять».

– Я что, настолько незначим, пустое место, что меня вообще не стоит замечать?! – возмутился пока что про себя Алекс, собравшись уже зацепить первого прохожего какой-нибудь язвительной фразой, или лучше схватить кого-нибудь за нос, заявив ему, что его не проведёшь, и давай немедленно отвечай, отчего вы все отводите от меня свои носы. И смотри мне, не думай даже выкручиваться, твой нос со всем в нём содержимым, тьфу и апчхи одновременно, в моих руках.

И Алекс так бы точно поступил по отношению к приближающемуся к нему прохожему, чей нос с горбинкой как раз укладывался в оперативную схему решений Алекса, и он даже пальцы своих рук размял перед тем, как схватить этого типа за нос, – а, попался, – но тут он наталкивается на мысль о том, что алгоритмам контроля будет небезынтересно знать, кто это такой, кто так мотивирует людей с помощью своих носов быть чутким к ближнему своему, а в частности к этому неравнодушному к чужим носам гражданскому лицу, кто чихать на всех хотел таким интересным способом, с помощью чужих носов, и его в момент возьмут на контроль. Если уже не взяли по выходу из слепого пространства, как лицо ассоциированное он сам знает с кем.

А всё это заставляет Алекса немедленно втянуть свою голову в плечи, как будто он так сумеет укрыться от незримого ока контроля правосудия, и выдвинуться поскорее подальше отсюда.

И это его подальше от той точки принятия им решения так проследовать длится в одном спешном темпе где-то с квартал, пока он не упирается в объективную причину для своей задержки – на запрещающий сигнал светофора на перекрёстке дорог. Здесь он останавливается, и начинает с задумчивым видом, нет, не ожидать разрешающего сигнала светофора, а он начинает разглядывать людей на ту сторону улицы, кто, как и он ждёт зелёного света светофора, и за всем этим ожиданием не пытается выдать из себя того, кем он не является. Все тут люди можно сказать, что естественны в себе и открыты для стороннего наблюдения, прямо на него смотря. Чем и воспользовался Алекс, сейчас имеющий в себе острую необходимость познать себя, как Сигиндапала Раму (о его кино-лимитированной составляющей имени Алекс предпочитает забыть).