Павел Амнуэль - Проблема наблюдателя. Собрание сочинений в 30 книгах. Книга 19

Сильверберг старательно подумал.

– Ничего, – буркнул он.

– Об этом писали в газетах, сообщали по телевидению!

– О чем?

– Пятнадцатого марта, – вздохнул Розенфельд, – было пробное включение коллайдера в Институте высоких энергий. Они разгоняют и сталкивают тяжелые ионы. Неделю назад эксперименты прекратили, чтобы закончить юстировку приборов. И за эти семь суток – я точно говорю, поскольку, в отличие от тебя, внимательно читал ежедневные сводки, – в полицию не поступило ни одного заявления о толчках в спину, ударах по ногам или падениях на ровном месте.

– Послушай, – сказал Сильверберг, помолчав. – Статистика часто преподносит странные результаты, это раз. Второе: после этого – не значит вследствие этого. Да?

– Ну, – буркнул Розенфельд.

– Что «ну»? – окончательно вышел из себя детектив. – Сколько раз ты сам спотыкался на ровном месте? Или у тебя никогда не бывало ощущения, будто кто-то толкнул тебя в спину, в бок, в грудь, дал подножку, да что угодно! Недели две назад мне вдруг показалось, что земля встала дыбом, и я сейчас влеплюсь головой в каменный забор на Денвер-стрит. Удержался, конечно, через секунду все прошло. Наверно, я действительно споткнулся. И что? И что, я тебя спрашиваю?!

– Очень ценное показание, – сказал Розенфельд. – В дневную сводку оно, конечно, не попало.

– По-твоему, я идиот? – буркнул Сильверберг.

– Нет, – согласился Розенфельд. – Кстати, в квартале от Денвер-стрит проходит западная ветка коллайдера.

Сильверберг уже взял себя в руки и сказал спокойно:

– При чем здесь коллайдер? В тот день – я точно помню – с утра резко упала температура, днем прошел ливень. Перемена давления – хорошая причина для людей, чувствительных к…

– Впервые слышу, что ты так тонко ощущаешь перемену давления, – перебил Розенфельд. – Хорошо, связь ты не уловил, хотя и мог, все данные у тебя есть. Правда… – он помедлил, – я пытался получить аналогичную статистику происшествий для Франции и Швейцарии, где находится Большой Адронный Коллайдер, но полицейский компьютер не дал мне допуска. Ты не мог бы…

– Нет! – рявкнул Сильверберг.

– Я так и думал, – смиренно сказал Розенфельд. – Боишься, что тебя сочтут полицейским фриком.

Детектив сделал вид, что его очень заинтересовала драка голубей за окном на автостоянке.

– И ты прав, – продолжал Розенфельд.

Сильверберг перевел взгляд на приятеля.

– В чем прав? – осведомился он ледяным тоном. – В том, что не хочу выглядеть дураком?

– Нет. Я имею в виду мотив, – вздохнул Розенфельд. – У Кольбера был мотив убить Пранделли. И фриком с безумными идеями был Кольбер, а не Пранделли. Почему погиб Кольбер? Должно было быть наоборот.

– Извини, – сказал Сильверберг, поднимаясь, – у меня много работы. Ты заставил меня заказать тебе бессмысленную экспертизу. Я дал тебе двое суток…

– Все уже готово, – буркнул Розенфельд. – Я только не могу понять, почему Кольбер?

– Бен! – крикнул Сильверберг. – Счет, пожалуйста!

* * *

– Ого! – воскликнул Розенфельд. – Мэгги, вы своим привычкам не изменяете, и это радует!

Мэгги вошла с подносом, на котором лежали круассаны, булочки, заварные пирожные, печенье, вафли и шоколадные конфеты в хрустальной конфетнице. Сильверберг принес поднос с тремя чашками дымившегося кофе. Расставив на столе блюдца, вазочки и конфетницу, Мэгги села рядом с мужем и прижалась щекой к его плечу.

– Стив так редко бывает дома ранним вечером, – сказала она, – а гостей приводит еще реже. Вы не будете возражать, Арик, если я послушаю, что вы собираетесь рассказать? Стив говорит, вы сделали эпохальное открытие, и вам дадут Нобелевскую премию.

– Дадут, – согласился Розенфельд. – Только не мне, а Пранделли. Во всяком случае, я на это надеюсь.

– Скромность – зло, – заявил Сильверберг. – Многие скромники умерли в нищете и забвении.

– Да? – усмехнулся Розенфельд. – А я слышал, что от скромности вообще не умирают.

– Ты опять увиливаешь от ответа! – воскликнул Сильверберг. – Мэгги, милая, – сказал он, проведя подбородком по волосам жены, отчего она зажмурилась и, как показалось Розенфельду, готова была замурлыкать. Он терпеть не мог нежностей и особенно – женского воркованья. В гости он, впрочем, напросился сам: знакомая обстановка кафе сегодня его раздражала, Розенфельд не был уверен, что еще когда-нибудь захочет там пить пиво.

– Я не увиливаю, – расслабленно произнес он. – К тому же я точно уложился в срок и все написал в заключении.