Татьяна Гармаш-Роффе - Уйти нельзя остаться

Логический ряд, разумеется, правильный: постыдная история может стать причиной мести, равно как и причиной устранения свидетелей, но также и причиной для шантажа.

Шантажистом мог бы оказаться, к примеру, Зиновий Шапкин – ученик из бедной семьи, который вряд ли устроил свою жизнь с тех школьных пор и мог возжелать поправить свои дела за счет богатеньких одноклассников, если оказался в курсе некоего происшествия. Но в одном Максим прав: корову либо на мясо, либо на молоко. Если ее собираются доить, то ее не убивают!

А в нашей истории – убивают. Инфарктами.

Что же эти бывшие детки могли сделать такого, что вынудило учительницу уйти из школы?

Сегодня же вечером он сделает вторую попытку переговорить с Шапкиным. А завтра непременно навестит жену Стрелкова и Диму Щербакова. Но было бы лучше, чтоб детектив заранее знал, как к ним подобраться. Какой вопрос хитрый им задать, чтобы расколоть!

Где-то в той информации, которой он уже располагает, должна оказаться щель, хоть маленькая щелочка, в которую сможет просочиться его мысль, чтобы сдвинуть с места всю конструкцию…

Алексей мысленно перебрал все факты, все слова – медленно, тщательно, словно перетряхивал по вещичке, в надежде, что из груды выпадет шпаргалка.

И она выпала! На шпаргалку не потянет – так, махонькая зацепка для мысли. Но в его положении не до жиру, капризничать не пристало!

Из памяти он вытряхнул вот что: Анна Ивановна назвала всех «подонками». Всех: и Компашку, и Юру, и, что удивительно, Зину Шапкина! Который в нее не входил. Значит, что-то их объединило в ее глазах. Что же?!

Алексей снова побеспокоил Леру, но она ничего интересного не вспомнила. А еще говорят, что женщины наблюдательны! Но Валерка всегда была рассеянной, словно постоянно отвлекалась на свои какие-то мысли, и медлительной. Раззява, одно слово!

Затем он побеспокоил старосту Мишу. Впрочем, он столь охотно отзывался на вопросы сыщика, что слово «побеспокоил» тут не годилось – скорее детектив порадовал его своими расспросами!

Михаил Пархоменко, похоже, так и остался в душе старостой и до сих пор с удовольствием и чувством выполнения гражданского долга отчитывался за свой класс.

Он вспомнил.

– Правда ваша, таки был какой-то очень короткий период, когда Юра подпустил Зину к своей царственной особе. И даже Инга стала с ним перекидываться парой слов. И улыбалась, что совсем невероятно. У Инги стиль был такой – никому не улыбаться, на всех смотреть вскользь и с презрением. К сожалению, я подробностей уже не помню… Просто сейчас вдруг всплыла сцена перед глазами, как Юра картинно выбрасывает вперед руку, подзывая к себе Зиновия, и Инга источает улыбку… А Зина идет к ним, вроде бы небрежно, но всем видно, что он с трудом сдерживается, чтобы вприпрыжку не побежать…

– Когда это было? В каком классе, в какое время года?

– Дайте подумать… Под конец наверняка… Да, точно, это уже после того, как они уроки обществоведения срывали. В десятом, значит. А, вот еще всплыло: как они уходили из школы всей гурьбой. Я в окно видел, как шли по школьному двору… И Зина чуть не в центре… Снег тогда уже начал таять. Весной, выходит.

– В чем же была причина их неожиданного сближения?

– Затрудняюсь сказать… Но наверняка они просто прикалывались над бедным Зиновием…

Кис не стал терзать дальше старосту, уже спасибо ему за то, что вспомнил о внезапной и краткосрочной дружбе между бедным «занудой» и блистательным Юрой.

Алексей вполне представлял себе, что Стрелков мог пригреть Зиновия Шапкина для забавы, точно усмотрев за его малоуспешными – если не сказать жалкими! – попытками соперничества с Компашкой и с Юрой лично всего лишь робкую мечту быть приближенным к элите. Не из жалости, конечно, – просто Юра решил завести себе новую игрушку. Мальчик для битья, придворный шут – вот чем был, без сомнения, Зиновий в глазах Юры.

Но важно то, что в какой-то момент они оказались вместе. И Анна Ивановна назвала обоих подонками, словно чем-то объединив.

Парторг обладала, судя по всему, крайне праведными и жесткими представлениями о морали, и для нее групповой секс, если она о нем прознала, мог стать основанием, чтобы обозвать подонками всех их… И даже факт полной добровольности участников не способен был смягчить ее приговор: ведь уже сам секс являлся в партийном мировоззрении пережитком капитализма! А уж такое разлагающее влияние буржуазной идеологии, как групповой секс, должно было вызвать в ней небывало воинствующий обличительный дух!