Татьяна Гармаш-Роффе - Уйти нельзя остаться

Она пыталась увернуться от второй оплеухи, но не успела и растянулась на лавочке, свесив ножки с торца. Я просто кипел от бешенства. Не знаю, что меня удержало… Я чуть не схватил ее за волосы и не размазал смазливое личико по лавке. Меня бил нервный озноб. Инга вдруг всхлипнула.

Уж не знаю, была ли это ее очередная бабская хитрость, или жизнь ей в тот момент тоже показалась не сахаром, но ее слезы разом притушили злость. Я помог ей подняться и повел домой.

– Ты зачем меня домой тащишь? – Инга попыталась вырваться у подъезда. – Куда я в таком виде?

– Нет там у тебя никого…

– Нету?.. А куда они делись?

– Тебе лучше знать.

– А-а-а…. Сегодня же пятница. Все убрались на природу, сезон открывать. Идиоты… Чего ж я как дура на лавочке сидела?.. Постой, Зин, так, значит, ты ко мне специально пришел?

– Нет, гуляю я тут, воздухом дышу. Два года в камере мечтал: вот выйду на волю и пойду холодной апрельской ночью в Ингин двор гулять…

– Ш-шутишь? – все-таки Инга была еще сильно пьяна. Оплеухи в чувство ее привели лишь на время.

Тем не менее, войдя в квартиру, она попыталась захлопнуть дверь перед моим носом. Но куда ей бухой было тягаться со мной! Я подвинул ее в коридор, вошел и запер замок.

– З-зина, – пыталась она изобразить недоумение, – я тебя в гости не приглашала…

– Я сам себя пригласил. Или ты думаешь, что за два года я все забыл?

Инга глянула каким-то непонимающим взглядом, махнула рукой и побрела в комнату, пытаясь на ходу снять кроссовки. Запуталась в собственных ногах и, чуть не упав, схватилась за косяк. Взгляд вновь сфокусировался на мне.

– А, Зина, – как будто только увидела меня, – дурачок ты, Зина. Кругленький такой дурачок!

И зашлась пьяным смехом.

– Тебя, лопушка, Стрелок и все его прихлебатели в тюрьму отправили. А сами на дипломатов учатся. А могли тебя отмазать, могли. Только ты лопух.

– Это ты – сука!!! – во мне снова закипала злость. – Ты меня уговорила! Песни пела: «Тебя одного люблю. Тебя ждать буду!»

– А чего ж ты, дурачок, хотел? Кто платит, тот и заказывает музыку. А платил не ты… Ха-ха-ха… Идиот!

Я залепил Инге еще одну пощечину и потащил ее, как была, в куртке, кроссовках, к дивану в комнате. Скажи она чего в этот момент – убил бы, не задумываясь. Но она нутром своим звериным поняла, что лучше молчать.

Я быстро сдернул с нее куртку, но джинсы не поддавались. Инга заартачилась и стала меня отталкивать.

– Зина, Зина, – бормотала она, – подожди, мне попить надо. Пойдем на кухню. У меня там хороший коньяк припрятан – у Стрелка стащила. Специально для торжественных случаев заныкала. Отметим твое освобождение, поговорим…

– Уже поговорили! Я тебя, падлу, сейчас драть буду.

– Да я ж, Зин, разве против? Когда я от хорошего секса отказывалась? А у тебя желания за два-то года ого-го сколько накопилось! Только давай выпьем сначала. А, Зин? Потерпи еще чуть-чуть…

Отвык я все ж от Ингиного коварства, поддался вновь на уговоры. На кухне она из подоконного холодильника из-за каких-то банок с огурцами достала початую бутылку «Камю».

– Камус, – прочитал я, разглядывая этикетку. Инга хмыкнула, но поправлять не стала. Достала из шкафчика над раковиной две чайные чашки. Поставила на стол, присела на табурет.

– Наливай, – она уже командовала.

Себе я плеснул от души. Ей вполовину меньше – а то оттрахаю, а она и не запомнит! Сунулся в холодильник, увидел банку из-под майонеза с засахаренным лимоном, достал.

– А ты, Зина, эстет, – хихикнула Инга.

– Хочешь, банку с огурцами открою, – кивнув на окно, огрызнулся я.

Инга примирительно махнула рукой и проглотила коньяк, даже не глянув на немудреную закуску. (Сейчас я думаю, что в ее голове, наверное, включился компьютер: как в очередной раз оставить меня с носом?)

Я остограммился и выразительно посмотрел на нее.

– Ну что, драгоценная, не пора ли вернуть должок? Пройдем в спальню? Или мы начнем здесь, на кухне?

– Плесни еще… – Инга тянула время. Не хотела она меня, дрянь такая. Но кто ж ее будет спрашивать, чего она хочет?

Я разлил остатки коньяка поровну. Инга закурила. Я молча смотрел на нее и представлял, как я ее сейчас раздену и оттрахаю прямо на этом столе. Минуты через три ее лицо вновь приняло полубессмысленное выражение, с каким я ее нашел на лавке.

– Ты, З-з-ина, идиот, – вдруг сказала она, покачиваясь на табуретке. – Ослик. Иа-иа…

Она зохохотала, изобразив ишачиный крик. И тут же схлопотала оплеуху.