Андреас Грубер - Смерть с уведомлением

– Тридцать часов? Вы на сто процентов уверены?

Доктор Никински по-прежнему держала фонарик в зубах. Она опустила голову и направила луч света на ведра.

– Убедитесь сами и потрогайте рукой. Последнему калу не больше тридцати часов.

– Нужно выяснить, кто эта женщина, – сказал Снейдер.

– Мы уже знаем, – вмешался Колер. Он указал на двухсантиметровый шрам на подбородке жертвы под нижней губой – вероятно, от какого-то давнего пореза.

– Когда сегодня утром вы написали, что ваш приезд связан с Карлом Бони, я запросил материалы по нему. Оказалось, его мать пропала два месяца назад.

Сабина сглотнула.

– Это она?

Колер кивнул.

– Кармен Бони. Мы смогли идентифицировать ее по этому шраму. Кроме того, согласно медкарте дантиста, внизу слева у нее установлен мост.

– Точно, – подтвердила патологоанатом. Она посветила лампой в рот убитой и медицинским зеркальцем отодвинула щеку в сторону. – Отличная работа, вероятно Восточная Германия.

Насколько Сабина могла разглядеть, полость рта склеилась от засохшей крови. Язык казался оторванным.

– Она ведь не пробыла в этом бетонном блоке два месяца? – спросила Сабина.

– Почти наверняка. – Словно для наглядности патологоанатом посветила в другой конец комнаты, где в ряд стояло несколько ведер. – Для кала и мочи. Видимо, женщина получала в основном жидкое питание плюс слабительное. – Она внимательно посмотрела на руку Сабины. – Нужно как можно скорее обработать эти раны от укуса.

– Ничего страшного.

Снейдер бросил взгляд на Колера.

– Наш убийца Карл Бони. Забетонировать кого-то живым – это его методы, – продолжил он. – Но хронология не соответствует историям в книге. Если исходить из того, что запланированная голодная смерть воспитательницы должна была изображать историю о Каспаре и супе, а убийство матери – историю о Вертушке-Филиппе, то между ними не хватает еще одной.

– Про мальчика, который сосал пальцы, – прохрипела Сабина. – Мама запрещала своему сыну Конраду сосать большие пальчики, когда ее нет дома, иначе придет портной с ножницами и отрежет их, словно бумажные. – Она немного подумала. – Или он уже разрезал свою следующую жертву ножницами, или порядок не соблюдается.

– Или он не хотел, чтобы мы сейчас обнаружили, что он убил мать, потому что собирался презентовать нам ее труп позже, – размышлял Снейдер. – Как бы там ни было – с хронологией что-то не так…

– Вы охотитесь за больным типом, – заявила доктор Никински. – Но в одном вы не правы: по сути, эту женщину не убивали.

– Органы отказали? – предположил Снейдер. – Обезвоживание?

– Она покончила с собой, – прозвучал краткий ответ Никински.

Снейдер приподнял бровь:

– В этом блоке?

Сабина подумала о количестве запекшейся крови во рту у женщины.

– Мне в голову приходит только один способ, как это можно сделать. В отчаянии, приложив нечеловеческие усилия, она откусила себе язык и захлебнулась собственной кровью.

– Правильно, – ответила Никински. – Очень находчивая женщина.

– Она по профессии врач? – спросил Снейдер.

– Медсестра и ассистент отделения патологической анатомии в многопрофильной больнице.

Они немного помолчали. Никински выключила фонарик.

– Почему лишь сейчас, спустя два месяца? – пробормотал Колер. – Я и двух дней не вынес бы в этом блоке, сразу бы свихнулся.

Полностью обездвиженная и с двумя катетерами в теле, подумала Сабина. Она наверняка обезумела. Лицо мертвой женщины находилось в тени. Сабина посмотрела в застывшие глаза и попыталась угадать ее последнюю мысль.

– Надежда умирает последней, – прошептала она. – Ее собственный сын украл у нее два месяца жизни и хотел медленно ее убить. Наверное, он давал ей пить только раз в день, а кормил еще реже. Единственной возможностью избавиться от него и прекратить мучения была смерть. Альтернативы не существовало. – Сабина на секунду закрыла глаза. Слезы подступили к горлу. Какое безумие! Если бы эта женщина продержалась еще пару дней!

– Хороший анализ, – похвалил ее Снейдер.

Сабина тряхнула головой, отгоняя эту мысль. Она не хотела уметь хорошо анализировать больной ход мыслей сумасшедшего – но хотела узнать причину, почему он вставил ее матери в горло трубку, влил два литра чернил, а потом играл на органе произведение Баха, в то время как беспомощная, прикованная цепями жертва ловила ртом воздух и задыхалась оттого, что ее легкие наполнялись жидкостью. Причем единственной ошибкой матери было то, что она переехала в Кельн и стала учительницей Карла. Почему этот ублюдок не мог выбрать кого-то другого? Дворника, уборщицу или учителя физкультуры? Каким же извергом должен быть Бони?