Тед Косматка - Мерцающие

«Кто ты?» – спросила лягушка у крестьянина.

Тот не поверил своим ушам.

«Я – хозяин этого поля», – сказал он.

«Ты называешь свой мир полем?» – спросила лягушка.

«Да разве это другой мир? – удивился крестьянин. – Мир везде один и тот же».

Лягушка посмеялась над крестьянином:

«Я исплавала свой мир с севера на юг и с запада на восток. Говорю тебе, это другой мир».

Я молча смотрел на Сатвика.

– Мы с тобой, – снова заговорил он, – пока еще лягушки в колодце. Можно тебя спросить?

– Давай.

– Ты не хочешь выпить?

– Нет.

– Любопытно, как ты говоришь насчет пистолета: что убьешь себя, если выпьешь.

– Угу.

– И в те дни, когда так говоришь, ты не пьешь?

– Верно.

Сатвик помолчал, будто взвешивая каждое слово.

– Тогда почему бы не говорить это каждый день?

– Просто потому, – сказал я, – что тогда я был бы уже мертв.

В четыре года я во дворе наступил на муравейник огненных муравьев и заработал добрую дюжину укусов. Муравьи забрались в штанины и застряли у резинки на поясе. Они снова и снова вцеплялись в тело вокруг пояса и в кожу на икрах и на бедрах. Помню, как вскрикнула мать, как она срывала с меня одежду прямо на траве, а я вопил – и как она вытряхивала штаны и сбивала рыжих тварей, вцепившихся в тело.

В доме она раскрошила сигарету и, присыпав укусы табаком, залепила пластырем.

– Чтобы вытянуть яд, – объяснила она, а я удивлялся ее умению. Моя мать всегда знала, что делать.

Я, устроившись на диване, смотрел старенький телевизор. Пришла тетя, чтобы посидеть со мной, – мать пригласили на ужин, и отец должен был встретиться с ней после работы.

– Иди, – сказала ей тетя, – ничего с ним не случится.

И вот мать ушла, а я стоял у окна и смотрел, как отъезжает ее машина. Скрылась.

Но через несколько минут в замке звякнул ключ. Мать вернулась и, как ни гнала ее тетя, отказалась уходить.

– Ты должна, – говорила тетя, – это же корпоративная вечеринка.

Но мать только отмахнулась и подсела ко мне на диван.

– Будут и другие, – сказала она. Хотя больше их не было. – Я не могу его оставить.

Она обняла меня, и мы еще час смотрели программу про природу, пока у меня сводило живот, боль росла, ноги вздувались и багровели, и мы плакали.

Мы с Сатвиком распрощались на ночь, и я очнулся в машине, застряв перед зеленым светофором. Я стоял на левой полосе, глядя, как сигнал сменяется желтым, потом красным. Я развернул машину. Я возвратился в лабораторию, поднялся наверх и осмотрел установку. Бывают раны, от которых нельзя уйти. Этому научила меня мать.

Я последний раз прогнал опыт. Нажал «Печать». Вложил результаты в два конверта, не глядя.

На первом я написал: «Показания датчиков». На втором: «Снимок экрана».

Я доехал до мотеля. Я разделся догола. Встал перед зеркалом, воображая свое место в недетерминированной системе. Если верить Дэвиду Бому, квантовая механика требует, чтобы реальность была нелокальным феноменом. В глубине квантовой среды локация уже не проявляется, все позиции эквивалентны – сливаются в единую, согласованную частотную область. Импликаты Бома постулируют, что в основе всего – жизнь.

Я приложил ко лбу конверт с надписью «Показания датчиков».

– Никогда не загляну в него, – сказал я себе. – Никогда, если снова не начну пить.

Я уставился в зеркало. Я уставился в свои, цвета ружейного металла, глаза и увидел, что не шучу.

Я опустил взгляд на второй конверт на столике. Тот, что со снимком экрана. Руки у меня тряслись.

Я положил первый конверт на стол.

Я знал, что в кладовке вделан в стену маленький сейф. Пошел туда и отпер его. Ввел шифр – день рождения матери: 2-27-61 – и положил конверты внутрь.

Китс пишет: «Красота есть правда, правда – красота». Что есть правда?

Конверты знали ответ.

Однажды я либо напьюсь и вскрою показания счетчиков, либо нет.

Во втором конверте либо интерференционная картина, либо нет. Да или нет.

Ответ уже распечатан.

Я дождался прихода Сатвика в его кабинете. Он положил портфель на стол, удивился, заметив меня в офисном кресле. Посмотрел на меня, на часы и снова на меня.

– Что ты здесь делаешь?

– Тебя жду.

– Давно?

– С половины пятого.

Он осмотрел кабинет, проверяя, не трогал ли я чего. Те же завалы электронных проводов и деталей. Для нас, остальных, это был хаос, но Сатвик, пожалуй, помнил здесь каждую мелочь. Я откатил кресло от стола, сплел пальцы на затылке.