Я мигнул левым глазом одобрительно, и в тот же момент из-за пазухи пиджака собеседника был молниеносным движением выхвачен голубой, как птица счастья, пухлый конверт, шмякнувшийся с решительной обреченностью в лоно пустой ресторанной тарелки.
– И что это такое? – удивленно вздернул я бровь.
– Аванс! Вообще… за текущий месяц…
– То есть взятка должностному лицу?
– Ну, типа…
Я поднял руку вверх и щелкнул пальцами.
Далее началась великолепно знакомая мне кутерьма с ринувшимися к нашему столику операми из собственной безопасности, водворению конверта со мздой в пластиковый пакет, ошарашенные выкрики задержанного взяткодателя, чей смысл заключался в идее, будто он свой, здесь по заданию, а взят по недоразумению, отчужденные спины чекистов, горбато склонившихся над пивными кружками и смакующих хинный вкус поражения; наконец, усталое и разбитое возвращение домой, сулящее краткий отдых перед очередным неспокойствием грядущего дня.
И чего ради я вляпался в эту гонку, сулящую гибель при любой неуклюжести движения и слова?
Но что у меня есть кроме нее? Деньги? Теперь – да. Но они начинают кончаться, когда кончают начинаться. Оля? Но ведь ей нужен я такой, каков есть сейчас. В образе бравого борца с бандитами. А обыватель без определенных занятий, как бы она сама ни убеждала себя в его неповторимости и единственности, быстро ей опостылет. Я чувствую это, и это – правда. Ей нужен сильный партнер, а не приживатель. Да я и не сподоблюсь на таковую роль. Поэтому придется играть свою, навязанную судьбой. До неизвестного и, возможно, безрадостного итога.
А что делать?
Мы столкнулись с ней у лифта. Оглянувшись на охранника, сидевшего за стойкой, чмокнули друг друга в щеки.
– И что же у тебя был за спектакль? – спросила она, когда створки кабины захлопнулись.
– Недруги хотели меня приморить на взятке, – сказал я. – Но все обошлось. Их агент кусает локти в камере, а мы с тобой едем домой.
– Слушай, – наморщила она носик деловито, – бросай-ка ты эту милицейскую бодягу к чертовой матери, а? Займись чем-то другим! Я же вижу, что тебя все это ломает, калечит, да ты вообще не из породы сыскных псов, извини, конечно, за такое определение…
– Милая, – сказал я на тяжелом выдохе, – ты все говоришь правильно. Но теперь подумай всерьез: куда мне деваться? Лечь на диван с сигаретой и рюмкой, гордиться, что моя жена – знаменитая актриса, и смотреть в окно на смену времен года?
– Размечтался, – усмехнулась она. – Нет, такую пьесу мы играть не будем. Ибо, дорогой, грядут перемены, и в нашей покуда куцей семейке скоро прибавится дел. И насчет сигарет и рюмок можешь забыть. Поздравь меня – я беременна. Что скажешь?
Мы играем с жизнью в шашки. Она с нами – в шахматы.
Меня просто опалило каким-то невероятным, божественным счастьем. Я замер, очарованный тем новым, покуда неясным, но светлым горизонтом жизни, распахнутым передо мною высшими неведомыми силами, трепетно опекавшими меня с недавней поры, и чье заботливое незримое присутствие я ощущал каждодневно.
Двери лифта раскрылись.
– Приехали, – сказала она. – Выходи, или тебе помочь? По-моему, ты убит этой новостью… – в голосе ее мелькнула настороженность.
– Мне так хорошо… Аж плохо, – пробормотал я. – Ах, Олечка! Счастье ты мое ненаглядное…
Мы стояли, обнявшись, у двери квартиры, и через ошеломляющую, окрыляющую радость я вдруг трезво и опустошенно, будто пронзенный подлой ядовитой стрелой, осознал, что запутался в силках своего нового бытия окончательно, и нет теперь никакого хода назад, и роль моя бесконечна, и кошмар ее беспределен, а провалить ее я не могу уже по определению, ибо тогда провалюсь сам. И не в яму, а в пропасть. А потому – помоги мне, Боже, вынести твое испытание, времени исполнения которого не видно конца…
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу