Андрей Молчанов - Вход в лабиринт

– Я тебя только об одном хочу предупредить, – сказал я, положив ладонь на испуганно дрогнувшее плечо «терпилы». – Если ты в свои показания приплетаешь должностное лицо, дабы расследование велось усердно и лучшими нашими силами, то горячо пожалеешь, что к ним обратился. Мы очень не любим, когда нам врут. Так что подумай минутку, пока машина не закрутилась… Может, это мираж испуганного воображения? Пока мы все способны понять и простить…

– Я пришел к вам за помощью, а вы тут с угрозами… – пробормотал он, вытирая нервный пот со лба.

– Угрозы основаны на нашем предыдущем горьком опыте, – сказал я, и опера в ответ нерадостно усмехнулись.

Три недели назад в контору тоже явился один заявитель, чеченец, сообщивший, что советник томится в одном из горных аулов, где проживают его родственники, и он готов стать посредником в переговорах об освобождении пленника. Весь его интерес – наша помощь в его поступлении в юридический столичный вуз.

Доброхота мы пробили через госбезопасность, и выяснилось, что участвовал он в бандформированиях, обучался в диверсионной школе в Пакистане, и его устремления к изучению закона и права вероятны настолько, насколько желание волка отобедать лебедой с лютиками.

На предварительные переговоры во Владикавказ он упорно тянул одного из руководителей подразделения по борьбе с этническими группировками, и тому пришлось поневоле туда ехать. Благо сообразили отправить с ним наш спецназ. Там-то, в горах, и прояснилась вся комбинация стремящегося в дипломированные юристы бандита: его дружкам жаждалось похитить ушлого опера, пересажавшего десятки горных орлов и вставшего поперек горла их оставшимся на свободе партнерам. Да затем еще и слупить изрядный выкуп с нашей конторы, заработав тем самым большие политические очки.

Доброхот ныне пребывал в камере, ибо сразу же по разъяснении тайны его благотворительных инициатив патрульные милиционеры обнаружили в его машине ствол, наркотики и гранату. Набор, составленный тщательно, вдумчиво и эмоционально.

Я с удовольствием поведал бы данную поучительную историю сегодняшнему заявителю, но, удерживаемый уложениями о секретности, сподобился лишь на прощальное вялое напутствие:

– Что же, будем рассчитывать на вашу добросовестность.

Подумал, закрывая за собой дверь:

«Вот и еще один висячок…»

День между тем неуклонно катился к закату, а мне еще предстояли два серьезных свидания.

Позвонила Ольга, попросила вечером приехать в театр на какой-то актерский междусобойчик.

– У меня сегодня вечером премьера, – сообщил я, памятуя рандеву с провокатором.

– Это еще какая? – полюбопытствовала она.

– Для тебя все сыграю в лицах, но дома…

– Я вернусь поздно, учти!

– Я тоже постараюсь.

Служебная машина уже пофыркивала, разогревая свою прыть у подъезда конторы. Я влез на заднее сиденье, буркнул в сторону напряженного затылка водителя:

– К Пресне.

И помчали меня немецкие лошадиные силы по родному Садовому, забитому пробками, по двойной сплошной, приходящейся аккурат на середину капота с фиолетовым отсветом мигалки, в коридоре между жмущимися вправо встречными и попутными, и услужливо, с пониманием служебного долга, перекрывающими движение на перекрестках постовыми.

Бред какой-то. Сон. Наваждение. Клоунада.

Граждане! Граждане прохожие на тротуарах, граждане бездомные в подворотнях, соседи по движению на магистрали, завистливо проклинающие наглый мой маршрут вопреки всем правилам автомобильного общежития, слушайте! Это ошибка, я такой же, как вы, может, даже глупее и хуже, и мне, не поверите, уютнее среди вас, а не в этом кожаном салоне автомобиля из гаража карательных структур! Но сейчас я играю спектакль по воле неведомого режиссера, а вы-то думаете, что это всерьез, и шарахаетесь пугливо, и глазеете недобро, и уверены, что я упиваюсь безнаказанностью властного хамства и ее выпендрежем, а мне всего лишь грустно, устало и тревожно. Я не знаю финала спектакля, оттого и нет восторга в душе моей. И тревожно мне, потому что уже не хочу я в вашу дорогую моему сердцу компанию, граждане пресмыкающиеся, а другой компании у меня нет, есть только банда, где каждый одинок и несчастен, ибо бессердечен, алчен и многознающ, а умножающие скорбь знания уменьшают желание общения с людьми. Ибо кто ведает многое тайное, что может взять для разума своего от находящегося в неведении и в заблуждении?

Другое дело – монаху есть о чем говорить с папуасом, ибо высший человек озарит знанием и духовным опытом своим существо низшее, а чем могу озарить ближних своих я? Любопытной информацией, реально отражающей наше государственное устройство? Характеристиками его устроителей? Да вы и сами все ведаете интуитивно, а я, впади в откровения, буду распят как вами, ибо снизошел к вам и стал равным, рабом, так и теми, кто отчинил мне машинку с мигалкой, ибо владеющий такой колесницей мыслей своих в галоп не пускает и вне черни держится неприступно.