Лариса Соболева - Гербарий из преступлений

– А второй пистолет, служебный? Он где? – спросил Щукин.

– Не помню. Скорее всего, его забрали из ведомства, в котором Фрол служил, когда он погиб. Такая мелочь у меня в памяти не застряла.

Архип Лукич завернул «наган» в салфетку, положил назад в коробку и отдал хозяйке. Она вернула коробку на место, села, ожидая следующего вопроса.

– Скажите, Дарья Ильинична, кто-нибудь интересовался Фролом Самойловым и тем, как он погиб?

– Из чужих людей вы первый интересовались, а внук, конечно, просил рассказать о деде. Немногое я поведала Валентину – о том, как работала у него, потом как встретились в госпитале, о войне… а остальное утаила. Как же мне было ему рассказать, что его деда и отца убила моя родная сестра? Это стыдно, поверьте. Пусть у мальчика останется хорошая память о родственниках.

– Неужели Фрола и вашего сына застрелила Василиса?

– Да, она. Вы не верите?

– Признаюсь, я много думал после нашей беседы, и у меня сложилось мнение, что вы ошибаетесь. Пусть вашей сестры нет в живых, но обвинение слишком тяжкое, оно должно иметь… доказательства.

– Доказательства? – переспросила она и глубоко задумалась, отведя взгляд в сторону. Очевидно, воспоминания о сестре вызывали в ней самые неприятные чувства, потому что морщинистое личико Дарьи Ильиничны омрачилось, а в глазах сверкнуло непрощение. – Я покрывала ее, а не должна была так поступать, когда она убила Фрола. Но сына… это было слишком жестоко. Поначалу мне не пришло на ум подозревать ее, только услышав ту страшную ее фразу: «Дети в ответе за родителей», я задумалась, почему она так сказала, позже выяснилось… Знаете, Архип Лукич, я смирилась с тем, что сына не стало, что погиб он не по какой-то нелепой случайности, а его безжалостно застрелили. Но Василиса сидит у меня гвоздем в сердце, и гвоздь этот – он колет, колет.

…Потеряв сына, Дарья попала во тьму. В адскую тьму, где дальше двух шагов ничего не видно. Она оглохла, так как не слышала слов утешения третьего мужа, а замечала его, только когда он оказывался прямо перед ней на расстоянии двух шагов, и не понимала, что в ее пространстве делает этот чужой человек. Дарья полностью отрешилась от мира. Никчемным ей казался весь ее жизненный уклад, даже то, что было важным – например, работа, дом, – вызывало отторжение. Ей все стало чуждым. Муж лез с советами, и одним она воспользовалась – однажды не рюмочку выпила, а напилась в его отсутствие в стельку, но облегчения не получила. Пустота внутри расширилась до громадных размеров, норовила разорвать тело. К тому же наутро прибавилось физическое недомогание – мутило, раскалывалась голова. По настоянию мужа она стала выходить на прогулки, но его с собой не брала, ибо нуждалась в одиночестве. Самое поразительное было отсутствие мыслей. Дарья ни о чем не думала, вообще ни о чем. В мозгу образовалась такая же пустота, как и внутри. Дарья превратилась в бессмысленное существо, которое иногда ело, спало, когда приказывали есть и спать, механически умывалось и одевалось, потому что так положено. Хорошо, хоть главврач поликлиники, где она тогда работала, вошел в положение и отправил ее во внеочередной отпуск.

Однажды Дарья вышла на прогулку и медленно шла по скверу, расположенному недалеко от дома. Дело было поздним вечером, кругом безлюдье, что порадовало ее. Да, она порадовалась дополнительной возможности побыть наедине с собой, ведь вечером был дома муж. Мизерная радость означала, что постепенно чувства к Дарье возвращаются.

И вдруг перед ней выросла фигура, словно какой-то тать поджидал поздних прохожих. Дарья не испугалась, напугать ее в то время было практически невозможно, но остановилась.

– Не узнала? – заговорила фигура.

Голос был знаком до боли. Присмотревшись, Дарья поняла – перед ней Василиса. Раньше при встрече с ней она в корректной форме давала понять, что видеть ее не желает, но в тот вечер взбунтовалась. «Дети в ответе за родителей», – бесчеловечная фраза, слетевшая с уст сестры у гроба сына Дарьи, положила конец родственным связям. Вид старшей сестры, ее одежда, платок на голове, засаленная куртка, войлочные сапоги «прощай молодость», рано состарившееся безобразное лицо, алкогольные пары, быстро распространившиеся в холодном воздухе, – все вызывало отвращение.

– Что тебе надо? – грубо бросила Дарья.

– А поглядеть на тебя пришла, – ухмыльнулась Василиса. – Ну, как тебе живется-можется, одной-то? Я твоего интеллигентишку-муженька в расчет не беру, ты с ним все равно что одна, потому как нет промеж вас любви. Ну, как оно – жить без радости?