Лариса Соболева - Гербарий из преступлений

– Фрол Пахомыч, за мной ходит тот мужик… ну, что напал…

– Тебе кажется, Даша. Никто за тобой не ходит. Ничего не бойся.

Он сказал это уверенно, не оставляя сомнений, и зашагал прочь. А она, почувствовав легкость на сердце, побежала к Семке, думая, что на этом история закончилась. Жаль было Елену Егоровну и Фрола, но Дарья так молода, а впереди столько непознанного, столько новизны, столько открытий…

Дарья Ильинична сделала паузу, налила себе чаю.

– Извините, мне все же неясно, – сказал Щукин, – Самойлов на самом деле расстрелял полковника или же его оклеветали?

– До сих пор этого не знаю, – призналась Дарья Ильинична.

– Но ведь он стал вашим мужем.

– Видите ли, я рассказала, как понимала тогда события, а где правда, где ложь… не могу судить и сейчас. Он не любил вспоминать прошлое, оно его тяготило. Но я не верю, что Фрол стал палачом друга и что сделал это из-за Елены Егоровны, не та порода. Есть люди, которых не сломить ничем, Фрол был таким, поэтому я уверена: он не расстреливал. И разве одного Самойлова в то время оклеветали? Тысячи людей, тысячи.

– Что стало с тем мужиком, который на вас напал?

– Тоже не знаю. Я вообще не знаю, кто он был.

– А у вас не было такой мысли, что Самойлов убил парикмахера? Он ведь записку прочел раньше вас, и мне кажется, у него был мотив убить Штепу.

– Хм, – усмехнулась Дарья Ильинична. – Конечно, у меня такая мысль крутилась, поэтому я не сразу бросила обвинения сестре. Если бы не донос, который случайно попал мне в руки, я бы так и думала, что Штепу убил Фрол. Но на Самойлова была организована слишком массированная атака, это даже мне стало ясно. В заговоре участвовала моя сестра, почерк-то был ее, я его сразу узнала. К тому же в доносе на Фрола было написано «отравил жену». А это уж полный бред.

– Ну, а что было дальше?

– Война была, что о ней говорить. Перед самой войной Самойлова куда-то переводили, он вынужден был отдать мальчиков Огаревых в детский дом. Мужчине его профессии заботиться о двух детях было невозможно. Ко всему прочему, думаю, Фрол чувствовал приближение войны, об этом много говорилось, но шепотом и только среди своих. Моего отца призвали в армию, через полгода он погиб. Уходя на фронт, папаша приказал нам бежать на восток, он был дальновидный, мы и бежали с мамашей. Василиса осталась, жила в оккупации. Всю войну я работала в госпитале, а мама – на заводе. В начале сорок четвертого мы вернулись домой. По счастью, наш дом остался цел. С Василисой мы стали совершенно чужими, и не только я, мамаша тоже. Погиб и Семка в последние дни войны – сгорел в танке, а так мечтал летать. Я снова поступила в госпиталь, ведь имела большой опыт, да и была уже взрослой, девятнадцатилетней девушкой. Знаете ли, военная элита всегда оставалась элитой, поэтому, когда будете смотреть старые фильмы о войне, где в госпиталях вповалку лежат генералы и простые солдаты, не верьте. Командный состав пользовался привилегиями и в госпиталях, офицеров помещали в хорошие палаты, где раненые не лежали друг у друга чуть ли не на головах. Во всяком случае, я говорю то, что сама видела. Там, в госпитале…

– Даша, сделай перевязку полковнику из тринадцатой, – попросила врач. – Он капризный, а у тебя и характер, и руки золотые.

Дарья взяла перевязочный набор, уложила на поднос и с чувством ответственности побежала в тринадцатую палату. Да, ее ценили за умение усмирить буйных раненых, которым жизнь становилась не мила, за коммуникабельность, за профессионализм, в конце концов, хотя у нее не было специального образования. Ничего, вот-вот кончится война, и Дарья поступит в медицинское училище.

Она вошла в палату, где лежал один человек, второго выписали утром. Вошла – и все внутренности разом грохнулись вниз, а сердце подскочило к горлу, она едва не выронила поднос.

На кровати лежал Фрол Самойлов и читал газету! Он почти не изменился, разве что посуровел и слегка поседел. Ну, еще глубокая складка меж бровей пролегла, ах да – у губ четче обозначились морщины. Но каким он показался Даше пригожим… Не зря Васька сохла по нему, ой не зря! Ваське сейчас как раз столько лет, сколько было Елене Егоровне, когда арестовали ее мужа. Но Василиса постепенно теряла человеческий облик, пила, была легкодоступна для мужчин, на все увещевания мамаши у нее один ответ: «Дайте пожить вволю, мамаша, чего пристаете?»

Фрол мельком глянул на Дарью и, уткнувшись в газету, грозно произнес:

– Я настоятельно просил не присылать ко мне девчонок.