Лариса Соболева - Гербарий из преступлений

– Это убрать? – спросила Дарья, указывая на чемоданы.

– Нет-нет, здесь теперь спит Фрол Пахомович, – ответила та.

Вблизи она показалась Дарье очень красивой, особенно глаза – синие-пресиние, а волосы – светло-русые. При том кожа у нее – беленькая, сама она – нежненькая. Такую обидеть – грех. А Елену Егоровну обидели, уж больно печальной она была, слезы украдкой утирала со щек.

Дома Дарья не стала рассказывать про Огареву, Василиса сама пристала с расспросами:

– У Самойлова убиралась? Как там?

– А как прежде, – отговорилась Дарья.

– Куда ж он отвел Огареву? – Дарья молчала. – Не знаешь?

– Домой привел, куда ж еще?

А правда, на кой скрывать? Васька все равно узнает, так лучше уж из первых уст, а заодно Дарья посмотрит, как ей новость пришлась. А то, ишь, придумала: «Моя сестра вам, Фрол Пахомыч, подойдет, она все умеет!» Сестру подсунула, чтобы под него лечь! Гулящая Васька, это нехорошо, стыдно. Но, взглянув на Василису, поежилась: в расширенных зрачках сестры пылал бесовский огонь, ноздри раздувались, губы подергивались, грудь с шумом вздымалась, а смотрела она в одну точку. Ни дать ни взять – ведьма.

– Куда ж им деваться? – сказала она без сочувствия к сестре, которую, по всему видно, задел поступок Фрола. – На улице не заночуешь. А чего ты так распереживалась? Он кого хочет, того и пускает в дом. Надо было к нам их позвать, а ты радовалась, что Елена Егоровна на улице оказалась, сама же теперь без работы. А Фрол Пахомыч не дал людям сгинуть, потому что добрый человек, хороший, не то что вы.

– Хороший… – прошипела Василиса и отвернулась.

Дарья подружилась с мальчиками Елены Егоровны, оба оказались умненькими и забавными, много знали и не были похожи на дворовых пацанов. Мать их все на кухне курила да в окно глядела, почти не разговаривала с Дарьей и на каждый стук или шаги выбегала в прихожую, прислушивалась. Чего, кого она ждала – Дарья не знала, но определила: переживает, может, от мужа весточку ждет.

Однажды, выйдя из квартиры Самойлова вечером, Дарья случайно стала свидетельницей такого вот разговора.

– Прости, не до того мне сейчас… – говорил Фрол.

Дарья перегнулась через перила, увидела внизу сестру и его. С тех пор как арестовали полковника Огарева, он изменился, стал озабоченным, хмурым, а раньше был улыбчивым.

– Знаю я, почему, – выговорила с трудом Василиса. Она была расстроенной, просто с лица спала. – Огарева тебя ждет. Чем же она лучше меня?

– Она ждет мужа. Да будет тебе известно, Георгий Денисович мой друг и учитель. Он спас меня от смерти, дал дорогу в жизнь, я не могу бросить его семью.

– Как же! – говорила, кусая губы, Василиса. – Поверила я! Ты из-за нее со мной быть не хочешь. Не успела мужа проводить, сразу к другому в постель залезла.

– Василиса! – прикрикнул он. – Не смей говорить того, чего не знаешь. Я о тебе лучше думал, а ты такая же…

Он хотел уйти, но Васька кинулась ему на шею:

– Фрол! Миленький! Не уходи! Не бросай меня. Соскучилась я сильно… а тут она… Я ж все видела: и как ты глядел на нее, как слушал, когда она играла… на меня ни разу так не глядел, а мне-то обидно. Ну, хочешь, открыто давай жить у меня? Мне чужие языки не страшны, ото всех отобьюсь… Пускай она здесь живет, а ты со мной, а? Я тебя любить буду крепче прежнего…

Дарья аж рот раскрыла: как же можно себя так ронять? Самой набиваться, когда тебя не хотят? Васька выглядела жалкой и глупой бабой, униженно выпрашивающей подачки. Стало стыдно за нее, обидно. Да если Дарье противно глядеть на сестру, то как же, должно быть, неловко и неприятно Фролу? И уяснила тогда она главное: глупость красоте большая помеха, потому что Васька в своем унижении была некрасивой.

– Прости, Василиса, прости, – опустил он ее руки. – Не такая ты мне виделась.

– А какой мне быть? – обозлилась Васька. – Значит, погулял со мной, а теперь выбрасываешь? Как же! Она образованная, на фортепьянах бренькает! А ты… ты не друг Огареву, ты вор! Крадешь у него жену!

– Уходи, – спокойно сказал Фрол и стал подниматься по лестнице.

Дарья метнулась на третий этаж, притаилась. Самойлов зашел в квартиру, а она села на ступеньки и задумалась о том, что услышала. Сестру она не понимала, осуждала, но и… жалела ее. Гордости нет в Ваське, а без гордости баба не баба, а тряпка – это был второй урок, который извлекла Дарья.

Прошла неделя, другая, месяц. Василиса приходила к родителям редко, теперь Дарья не донимала ее ядовитыми словечками, помалкивала. Васька переменилась, часто задумывалась, без повода огрызалась. Мамаша вздыхала, глядя на нее, папаша ругался, но старался, чтобы Дарья не слышала. А она все слышала, все замечала, да делала вид, что глухая и слепая. Так-то оно лучше. Про себя же удивлялась: почему взрослые думают, будто дети ничегошеньки не понимают? Когда папаша изъяснялся с Васькой недомолвками, Дарья в уме эти недомолвки достраивала – он хулил старшую дочь за недостойное поведение. Неужто догадался, что Васька с Самойловым гуляла? Только подробности прояснились совсем неожиданно.