Анна Данилова - Плата за роль Джульетты

Я протянула человеку руку, он крепко пожал ее теплой сильной ладонью.

— Рад, очень рад… — Я чувствовала, что он сдерживает свою радость, что, вероятно, хочет сказать еще что-то, а, может, спросить, но пока не смеет, пытается сориентироваться, осознать, что происходит.

— А это Анфиса, она, можно сказать, спасла меня. — Последние слова я проговорила с трудом, мое горло было сдавлено подступившими рыданиями. Нервы совсем ни к черту!

— Это люди Кострова, — успел мне шепнуть Борис, кивая на мужчин, скромно стоящих возле серой машины.

У меня мелькнула совершенно безумная мысль: где вы все были часа два тому назад, когда мы были так близко от бункера?!

— Пойдемте все в дом! — взволнованная Анфиса, первая придя в себя, как-то быстро всех организовала, открыла дом, включила везде, где только можно было (во дворе, на крыльце, в доме), свет, и когда мы вошли туда, чайник уже шумел, вокруг стола появлялись стулья, табуреты.

Мужчины принесли корзинку, из которой человек, Ефим Борисович, которого Борис назвал своим ангелом-хранителем, принялся по-хозяйски доставать банки с консервами. Анфиса выложила на стол все, чем были богаты мы — хлеб, молоко, сыр, конфеты. Как-то так получилось, что за ужином никто не говорил о серьезных вещах, все словно приходили в себя. Мы с Борисом просто сидели в обнимку, получая наслаждение от того, что встретились, Ян задумчиво грыз печенье, глядя на всех нас, Анфиса говорила о пустяках с молодыми мужчинами, составляющими «свиту» Кострова, сам же Костров тоже о чем-то призадумался и бросал на меня короткие, осторожные взгляды, как человек, который увидел, наконец, человека, о котором до этого слышал уж слишком много.

После ужина Анфиса забрала с собой Виктора, Александра и Евгения — людей Кострова, к себе, чтобы устроить их на ночлег, и мы, оставшись в тесной компании людей близких (в том числе и частного детектива Кострова, который, по словам Бориса, был в курсе всех событий и на которого можно было положиться во всем), почти родных, остались за столом — обсудить создавшееся положение.

Я нервничала очень сильно — ведь мне предстояло рассказать Борису о том унижении, которому я была подвержена в ту страшную ночь в Ларине. Как он отреагирует? Как будет после этого ко мне относиться?

Анфиса перед самым уходом предусмотрительно согрела мне молока: «Положи туда масла, меда и пей, Каста Дива, елы-палы!..»

И вот, попивая теплое молоко, я шепотом, краснея и потея, пересказала уже в который раз всю свою историю. Объяснила, обращаясь к Борису, как случилось, что я оставила ему эту нелепую и страшную записку… Он слушал, потрясенный, время от времени закрывая лицо руками, и плакал. Сергей время от времени шептал «прости!».

Костров задавал вопросы, стараясь осветить все самые запутанные, непонятные места в моей истории, и тяжело вздохнул, когда я рассказала о том, как ударила Саду по голове канделябром.

Мой рассказ был только один раз прерван коротким и эмоциональным рассказом Сергея о том, что же случилось с ним после того, как мы с ним выпили шампанского в машине Веры.

В какой-то момент, когда я остановилась, чтобы перевести дыхание, чтобы отдохнуть, тем более что мне оставалось рассказать уже только о моей жизни в Синем Болоте, о его обитателях, Оле Блюминой, Юре Горохове, о бункере, наконец, Сергей вдруг сделал жест рукой, как бы призывая теперь выслушать его, и я поняла, что он только теперь созрел для того, чтобы рассказать всем его личную правду, поделиться своей личной драмой, если не трагедией!

— Я понимаю, Ефим Борисович, вы сейчас думаете о том, кому понадобилось сотворить такое с Ниной, ведь так? Не надо гадать, не надо искать ее врагов. Поверьте мне, все дело — во мне.

Борис, Ян, Костров повернули головы в его сторону.

— Да брось, Сережа… Если уж на то пошло, то мы все не уберегли ее! — воскликнул Ян, принимаясь нервно катать шарики из мягкого хлеба. — Что с того, что ты решил позвать ее на ужин, познакомить со своим другом… Откуда тебе было знать, чем все это закончится?

— Это я виноват, — сказал Борис, — я должен был остаться тогда с тобой, Нина, и тогда ничего бы не случилось.

— Говорите, — сказал Ефим Борисович Кузнецову. — Думаю, здесь дело серьезнее, чем мы думаем, я прав?

— Дело в том, что Сада, вернее, Кристина — моя сестра.

Только я не была удивлена. Я знала эту историю, была, что называется, в теме, и я помогала Сергею, как могла, поскольку он первый и единственный помог мне в свое время, в самом начале моей певческой карьеры. К тому же история-то была не оригинальная, хотя и драматичная — сестер не выбирают, как и родителей.