Наталья Андреева - Любовь и смерть. Селфи

– С тех пор, как уволился из органов! Все, Люба, точка. Меня больше не интересуют маньяки и убийцы. У меня семья и скоро родится ребенок. Мне все до лампочки, понимаешь?

– Понимаю, – сердито сказала она. – Что ж, без тебя обойдемся. Извини, что побеспокоила.

– Погоди… У тебя и в самом деле кто-то есть?

– А ты что, ревнуешь?

– Нет, но… Я, в общем, несу за тебя ответственность.

– Не беспокойся: этому мужчине можно доверять.

– Что-то меня сомнения берут. Ты не разбираешься в мужчинах. Вообще. Вспомнить твоего мужа, или этого, как, блин, там его? Градова! – Люба невольно вздрогнула. – Я уже не говорю про историю с сауной. Взять с тебя, конечно, нечего, квартирка так себе, денег кот наплакал… Только не говори мне, что вы познакомились по Интернету.

– Всего хорошего.

– Люба!

– Я тебе скажу, чем закончилось. А ты, Стас, отдыхай.

И она дала отбой.

Каждый раз после разговора с ним у Любы оставался неприятный осадок. Самохвалов вел себя покровительственно, и постоянно напоминал, что это она не смогла его удержать. И ее удел, как женщины, не семейное счастье, а одиночество.

«А вот назло возьму – и позвоню Леше!» – она опять взялась за телефон, но позвонила… Галкиной.

– Анастасия Петровна, добрый вечер.

– А, это вы! – Галкина явно обрадовалась. – Я уже и сама хотела вам звонить.

– Что-то случилось?

– Прямо и не знаю, как сказать. Держусь из последних сил. Алена сегодня пришла ко мне в больницу в слезах.

– Она при вас расплакалась?

– Нет. Сказала: «Держись, мамочка, все будет хорошо».

– Бульон принесла?

– Его есть невозможно, – Галкина тяжело вздохнула. – Курица почти сырая.

– Надеюсь, вы его взяли и похвалили дочь?

– Я-то взяла. Алена нервная какая-то. Дерганная. Забежала на полчасика, сказала, что у нее еще куча дел. Собаку надо кормить и выгуливать, в магазин заскочить, в квартире прибраться. Алена мне пожаловалась: «Сколько же наш Баська лопает! Это не собака, а прорва! И еще ему надо лапы мыть! А шерсти с него просто ужас!» В голосе у дочери было такое отчаяние! Еще она хотела съездить на дачу к отцу. Еле-еле отговорила.

– А что там с селфи? Сколько раз она при вас это сделала?

– Господи, какое селфи?! У нее бульон убежал. Алена пожаловалась, что плиту теперь надо отмывать. Спросила, чем удалять грязь. Дочь буквально закидала меня вопросами. У нее был такой вид, будто я ей Америку открываю.

– Может, так оно и есть?

– Я сказала дочери, что поездка за границу под угрозой, если она, Алена, нам всем не поможет. Мол, на нее вся надежда. Сказала, что мне нужно диетическое питание, лекарства, которых нет в больнице, и покой.

– Отлично!

– Но я же вижу, что она не справляется!

– Я постараюсь выкроить время и заеду к ней. Не одна, а с подругой. По крайней мере, насчет бульона мы все выясним. Адрес есть у меня в медицинской карте. Как к вам удобнее добираться?

Галкина нехотя рассказала об одностороннем движении на их улице, возникшем из-за ремонта. После чего предупредила:

– Долго я не продержусь. У меня прямо сердце разрывается. Представляю, что сейчас дома творится!

– Я съезжу туда, посмотрю и вам расскажу, – заверила Люба. – Потерпите денек. Если ситуация критическая, выпишитесь из больницы.

– Кажется, я сделала глупость, – Галкина вновь тяжело вздохнула. – И с работы приходили. Сказали: «Как же вы со всем этим справлялись, Анастасия Петровна? У нас сейчас трое выполняют этот же объем работы». Шеф примчался. Аж перепугался. Настя, что с тобой? Деньги зависли, крупный платеж не туда отправили. Реквизиты ведь постоянно меняются. Прямо в палату документы принесли. Завотделением молодец! – Анастасия Петровна рассмеялась. – Выгнал их. Сказал, что мне нужен покой. Я даже не помню, когда в последний раз брала больничный. Оказывается, это так приятно. Сразу ценить начинают.

– Вот видите. Не все так плохо. По крайней мере, на работе узнали вам цену. Отдыхайте. Я вам позвоню.

Люба какое-то время слушала тишину в трубке. И размышляла над тем, что сказала Галкина.

Цену себе можно узнать, только рискнув всем. И если твоего исчезновения никто не заметил, ты явно преувеличиваешь собственную значимость. Можно, конечно, жить в неведении, но, не зная своего минимума, никогда не узнаешь и своего максимума.

Она так и сидела с телефоном в руке. Надо позвонить Леше. А если он не ответит? Или абонент недоступен? Или, чего доброго, сбросит звонок? Люба все еще колебалась, когда телефон в ее руке заверещал и завибрировал.