Юлия Алейникова - Медальон с пламенем Прометея

Бог его покарал!

Анфиса напихала в грелку лед и пошаркала обратно в кабинет.

Уйти бы, бросить этого паразита, думала Анфиса, а вот что-то не уходит. Может, жалеет? А может, привыкла. Его квартира вроде как и ей дом, другого у нее нет. А уйти в никуда, как Ниночка, увольте. Да и болеет он все больше. А на Зинку какая надежда? Пигалица бесстыжая. Она его точно в могилу раньше времени сгонит, старого дурня.

– Ну что? Не легче? – входя в кабинет, ворчливо спросила Анфиса. – На-кася, вот. Приложи грелку со льдом. Я сегодня на ужин голубцы приготовила, твои любимые. Скоро на стол буду накрывать. – Голос ее звучал добрее, ласковее, а натруженные руки мягко, по-матерински нежно поправляли воротник рубашки. – Ну, не куксись, придет твоя Зинка, куда денется, к подружке поскакала небось, к этой, как ее? Ну, муж у нее еще в продмаге работает? К Дуське, точно.

– А может, она записку оставила, а?

– Ну да, как же, – хмыкнула Анфиса, выходя из комнаты.

«И вот как так выходит, что мужики нами, бабами, командуют и всем миром тоже? – размышляла Анфиса, накрывая на стол. – Вот взять хотя бы Афанасия, лауреат Государственной премии, заведующий литературным отделом, член партии, в президиумах заседает, а дурак дураком. Да его любая бабенка вокруг пальца обведет. Да и все они такие, кобели, прости господи. В хозяйстве ничего не смыслят, деньги тратить не умеют, да брось такого одного, что с ним будет? Помрет, одно слово. А все туда же. Щеки надувать да командовать. Охо-хонюшки-хо-хо». И чего она, Анфиса, в начальники не вышла? Образования, видно, не хватило, а так бы она им всем показала!

Анфиса так часто думала, представляла себя в платье из панбархата, с медалями на груди, во главе какого-нибудь важного совещания, вот, как сидит она и всем указы раздает да головомойки устраивает. А что, у нее бы получилось.

– Анфиса, ты ужинала?

– Нет еще, – накладывая Афанасию Петровичу голубцы, сухо ответила Анфиса.

– Присядь, поешь со мной.

– Чего это? С прислугой поужинать решил? – уколола его Анфиса.

– Ну какая ты мне прислуга? Единственный родной человек, сколько лет в одном доме живем? Любы уже нет, Нина ушла, Петя вырос, а мы с тобой все вместе. Сядь, поешь.

Анфиса подозрительно посмотрела на Афанасия Петровича, но голубцов себе положила и села напротив за стол.

– Мы, Анфиса, с тобой ровесники?

– Да вроде как.

– Ну да. Лет нам с тобой уже немало, и кто знает, сколько кому отмерено, – вздыхая печально, проговорил Афанасий Петрович. – Скажи, ты смерти не боишься?

– Чего? Никак помирать собрался? – озадаченно нахмурилась Анфиса. – Ты чего, захворал, что ли? У врача был? Обследование делал?

– Да нет. Не в том дело. Человек может и без хвори в одночасье преставиться, если ему так Господь отмерил.

– А чего это ты вдруг про Бога вспомнил?

– Да при чем тут Бог, – начал сердиться Афанасий Петрович. – И помирать я не собираюсь, а так вот, отвлеченно.

– А что отвлеченно думать? Вот помру, тогда и думать буду, а пока еще поживем, глядишь. Рано нам еще.

– Да, поживем. А за мной вроде как смерть ходит, – тихо проговорил Афанасий Петрович, жалобно глядя на Анфису.

– Это еще что за глупости? – Анфиса была женщиной простой, грубоватой и лишенной всякой фантазии. А потому страшно раздражалась, когда Афанасий Петрович начинал заводить философские беседы о смысле жизни, о величии духа и прочей ерундовине. Теперь вот смерть какую-то приплел.

– Да я серьезно. Вот, послушай. Это недели полторы назад началось. В тот день я из редакции журнала «Нева» вышел, день был больно погожий, до дома рукой подать, вот я Корнея с машиной и отпустил. Иду по набережной Мойки, солнышку жмурюсь, настроение прекрасное, и вдруг начинаю чувствовать что-то недоброе. Вот тяжело на сердце ни с того ни с сего стало. Словно камень положили. Даже поежился, а потом стало мерещиться, что кто-то в спину смотрит, недобро так. Ну я и обернулся. А за мной метрах в десяти, а то и поболее женщина идет. Высокая, худощавая, вся в черном, и шляпка такая с вуалеткой, лица совсем не разберешь, и взглядом меня сверлит. Я тут как раз до Желябова дошел, там народу побольше, и быстренько, быстренько на другую сторону улицы и дворами к нам, на улицу Софьи Перовской, и уже когда к дому сворачивал, снова оглянулся, а она так за мной и идет.

– Эка невидаль, может, живет недалеко.

– Может. А только потом я ее еще видел. На следующий день дождь шел, я на машине ездил, а вот в среду я с утра в Дом книги решил пешком пройтись, посмотреть, как мой последний сборник стихов продается, а Корнею велел меня на Невском ждать. Иду у нас тут вдоль канала, и снова спине неуютно стало. Обернулся, опять она!