Юлия Алейникова - Медальон с пламенем Прометея

Вот ведь жизнь какие кренделя закладывает! Вчера еще пела, хохотала, шляпки примеряла. А сегодня? В тюрьму!

«Вот уж, не приведи, Господи», – тихонько перекрестилась Анфиса.

Анфиса, нарядная, в белой блузке с кружевным воротничком, с любимой эмалевой брошью, подаренной Афанасием Петровичем на ее пятидесятый юбилей, сидела в столовой во главе пустого стола, на хозяйском месте, и пила чай с эклерами, любимыми пирожными Афанасия Петровича. Что ей взбрело в голову, она и сама не знала.

Утром, когда милиция наконец покинула их квартиру, Анфиса, преодолевая несвойственное ей отвращение и робость, прошла в спальню. Во время войны она видела много крови, смертей и страданий, но тут было что-то другое, особенно ужасное, может, потому, что произошло в мирное время, когда казалось, что все самое страшное уже навсегда закончилось, а может, потому, что случилось это с близким человеком? Может. А может, еще почему, но Анфиса долго стояла в дверях, глядя на окровавленную простыню, на сбитое к ногам одеяло, на измятые подушки. Потом незаметно в голову стали приходить простые, понятные хозяйственные мысли, и она ожила.

Матрас придется выбросить, простыню, наверное, тоже. Белье надо прямо сейчас замочить и выстирать. И комнату проветрить. В спальне стоял резкий чужой запах, и Анфиса первым делом распахнула окна. Потом сняла постельное белье, свернула матрас, намыла полы во всей квартире, выстирала белье, занавески, вытерла пыль, а вечером позвонила Петеньке, рассказала о смерти отца. Обещал завтра приехать.

И только переделав все дела, Анфиса задумалась о том, что впервые в жизни осталась полноправной хозяйкой дома. Одна в квартире, никого не надо ждать, обслуживать, угождать. Одна не на неделю, не на месяц, а вообще.

Анфиса сидела в своей комнатке за кухней и пыталась понять, как ей теперь жить, что делать, как быть дальше. А потом вдруг нарядилась, взяла чашку из парадного сервиза, достала купленные сегодня утром пирожные и устроила себе торжественное чаепитие.

Вот до чего же странно все случилось, прихлебывая чай из блюдечка, думала Анфиса, только вчера они с Афанасием сидели за этим самым столом, ужинали, разговаривали, первый раз в жизни, как родные люди. Он еще вдруг о смерти заговорил, о даме в черном… Она тогда посмеялась, а он и правда смерть чуял, горемычный, про стихи спрашивал, а она тоже глупая баба, нет, чтоб похвалить.

– Прости, Афанасий Петрович, глупую дуру. Прости, – обратилась она к висящему над диваном портрету покойного.

Этот портрет года три назад написал с Афанасия Петровича его приятель, художник Тунцов. Портрет Анфисе не слишком нравился. Уж больно на нем Афанасий выглядел красиво. И осанка, и взгляд орлиный, в жизни-то он порыхлее был, попроще. Не было в нем никакого величия, спортом он отродясь не занимался, сидел в кабинете за столом. Горб на загривке нарастил, живот с годами появился, осанка вялая, плечи покатые, за что его только Ниночка полюбила? Говорила, за талант и за душу. Ну да, ей виднее. Да.

А умер Афанасий Петрович страшно. Ножом в сердце, да еще таким, и глаза у него открыты были, и лицо испуганное. Анфиса ухитрилась взглянуть, когда тело выносили, простынка съехала, она и увидала.

А вот что ни говори, а не могла Зинаида такое сотворить. Нет, не могла. Вот, может, полюбовник ее? Да только почему вдруг утром? Да при Зинаиде, и на нее все свалил? Странно. Если бы они втроем ругались и в драке убил, еще понятно. А так? Ерунда какая-то. Да и Зинаида, эта уж скорее бы отравила, да и то вряд ли, вот до сердечного приступа довести – это вернее. Да и нужен ей был Афанасий, кто же ее будет содержать, тряпки-шляпки оплачивать? Где же она такого другого дурака найдет, кто бы ее выходки терпел? Да и вообще, она же не дурочка, за убийство расстрел положен.

Нет, что-то здесь не так! Ой не так!

Анфиса взглянула на часы, еще только восемь пробило, не поздно. Она накинула на плечи черную шелковую шаль с кистями и, прихватив ключ, пошла к соседке.

– Ой, Анфиса Тихоновна, случилось что? – переполошилась соседка Анна Сергеевна, едва открыв дверь.

– Да что еще у нас может теперь случиться? – отмахнулась Анфиса. – Ты вот что… твои-то дома?

– Да нет. Олежка в командировке, еще в понедельник уехал на Магнитку, на месяц, будет очерк писать про комбинат. А Варя сегодня в ночь, мы вот с Павликом вдвоем. Да ты проходи, тоскливо небось дома-то одной да страшно! Афанасия-то Петровича в собственной постели зарезали, тут кто хочешь испугается. Проходи, – суетилась соседка, втягивая Анфису в квартиру. – Сейчас мы с тобой чайку попьем.