Яна Темиз - Сад камней

И он смотрел на жену, как если бы камень в его японском саду вдруг сдвинулся с места и нарушил всю тщательно продуманную схему их существования.

Наверно, он тогда же понял, что убийца – она сама.

Что она – тоже убийца.

С высокого угла террасы Кемаль мог видеть часть японского сада: камни были на месте, Шейда, вопреки его предположениям, еще не избавилась от них. Сверху ему было видно шесть камней и часть седьмого, и он мог бы поклясться, что на этом, видном ему в свете только луны и фонарей участке сада никаких других, спрятанных камней нет.

Как все просто, когда смотришь сверху.

Может быть, это и есть самый главный вывод, который должен сделать созерцающий сад камней? Не то, что мир бесконечен в своей непознаваемости, но что познать, пусть немного, можно, только если научишься смотреть на все немного сверху: поднимаясь над реальностью, над ежедневной суетой, не боясь самых невероятных выводов, не упираясь взглядом в заслоняющий истину камень?..

Эрман – господи боже мой! Кто бы мог подумать?!

Да ты сам и смог в свое время: Эрман был в числе тех, кто точно знал не только про перышки, оставленные у тела первой жертвы – балерины, но и о проводе, которым она была задушена. Он даже видел этот провод, какой-то непростой, компьютерный…

Но ведь балерину убил совсем другой человек, это доказано, – значит, серия, собственно серия, началась не с нее?

Кемаль почти физически ощутил, как вдруг ускорился темп его мыслей: только что он с трудом выстраивал логические цепочки, отвлекался, упирался взглядом во все заслоняющие камни, сам не верил собственным выводам, – и вдруг!

Он словно взглянул на всю историю сверху – охватив взглядом все камни до единого.

Убийца балерины был клиентом Эрмана, его подзащитным, на чьей абсолютной невиновности он настаивал. Эрман брался за разные дела: то за земельные тяжбы, то за уголовные, то… правильнее сказать, что после того, проигранного Мустафе дела, он уже не брался, а хватался за любые дела, как хватаются за спасительную соломинку.

Он не нуждался, ему по наследству досталось немалое состояние, у него уже был этот дом и вся его японская коллекция, но… но ему нужно было не это. Его карьера адвоката стремительно рушилась, неслась под откос, ему надо было любой ценой выиграть дело… камень, который Кемаль так долго пытался увидеть, в отчаянии бродя по выстроенному для него не саду – целому лабиринту из камней, был ничтожно мал и отвратителен.

Даже не любовь… не страсть, не болезнь – ничтожное, отвратительное желание любой ценой выиграть дело?

Подозреваемого тогда в убийстве мужа балерины пришлось освободить: второе убийство так явно указывало на появление серийного убийцы, а за ним последовало и третье… да, муж действительно оказался невиновным, но настоящий убийца был все-таки найден. Были доказательства, его собственное признание, мотив и улики – а серия продолжалась до весны, жертвами стали еще несколько женщин, и все это ради чего?!

Чтобы доказать, что к балерине и всем, связанным с этим делом, серия не имеет ни малейшего отношения?

Поэтому и измучились психологи, и не могли составить профиля предполагаемого убийцы: адвокату было все равно, кого и как убивать, наверно, он мог и остановиться – или вошел во вкус?

Нашел в этой жестокости выход каким-то своим тайным желаниям?

А его жена: знала ли она, кто с ней рядом? Или действовала из собственных побуждений, по иронии судьбы обвинив в убийстве Эмель – не ее, но все-таки убийцу?

Совпадение, каких не бывает и быть не должно.

– Yes! – торжествующе закричал Нихат, и все, кто до этого, затаив дыхание, прислушивался к разговору Марии с сыном, возбужденно зашумели, вскочили с мест, заговорили на своем быстром, шипяще-рычащем языке.

– Все, дело закрыто, он ее видел! Вы слышите или?.. Надо идти ее забирать, теперь ей не отвертеться. Мальчик видел, как она выключила и снова включила свет! Он хотел подсмотреть, как Мария сюрприз какой-то готовит… впрочем, это теперь неважно, но у нас настоящий свидетель! И эпителий под ногтями! Понять бы еще, чего ради она все это затеяла… нет, я понимаю: муж надоел, подставить его, но соседку-то как?! Мечом этим – это ж ненавидеть надо, да? И еще как ненавидеть: и ее, и мужа…

– Я не хочу это обсуждать, – монотонно повторяла Шейда.

Она сказала это в первый раз в своей черно-белой гостиной, когда Кемаль и Нихат предъявили ей обвинение. Кемаль вглядывался в осунувшееся лицо женщины, когда-то бывшей простой знакомой, приятельницей Эмель, ее соседкой, женщины, с которой его собственная жена пила кофе и курила; он вглядывался и понимал, что все это зря: нам никогда не понять тех, кто остался внутри очерченного расследованием круга.