Яна Темиз - Сад камней

Он выставил всем на обозрение такие камни, которые полностью заслоняли его самого.

Он бы еще и защищал Мустафу, разыгрывая доброго друга семьи.

Кажется, он сказал Айше что-то такое… что люди как камни?

Люди оказались совсем не как камни… а кроме того…

Кроме того, Айше совершенно права: сейчас все решается в лабораториях – мы уже можем спокойно подняться над любым, самым хитроумно устроенным садом камней, взлететь на вертолете или дельтаплане и увидеть все камни до единого.

Древние японцы не могли – а мы можем.

Вот исследуют эксперты все образцы, сделают все анализы, определят, кому принадлежат частички кожи, извлеченные из-под ногтей Эмель…

– Где вы оцарапали руку, господин адвокат? Любите кошек? Без взаимности?

Нихат сверкнул глазами: понял, все будет записано, хорошо бы еще сфотографировать, чтобы уж наверняка… каждая запятая, как он выразился, стояла на месте.

Из-под шелкового рукава кимоно предательски выглядывали царапины – не глубокие, тонкие, не очень заметные: день-два и нет их.

– Какие еще кошки? Это все те же розы! Которые моя сумасшедшая жена то сажала, то выкапывала. Попросила подержать куст… так я могу подняться и надеть что-нибудь – более подобающее?

Нихат поднялся наверх с адвокатом, а Кемаль, оставшись наедине с Шейдой, мучительно соображал, как себя вести.

Выражать ей благодарность? Сочувствие? Понимание?

Ничего подобного Кемаль, как ни странно, не испытывал. Вероятно, принятое решение далось ей не без труда, оно вызывало… ну хотя бы уважение, но Кемаль не чувствовал ничего, кроме неловкости и необъяснимой антипатии.

Ну не мог он понять, что заставляло эту женщину много лет терпеть настолько неприятного ей человека! В ее тоне, лице, позе и жестах не было ничего, что говорило бы об отчаянии или о каких-то сильных чувствах: я так его любила, что готова была все терпеть… кроме убийства. Она сказала: он со мной не спал, я вроде прислуги, он ее хотел – все так грубо, определенно, как будто заранее сформулировано и отрепетировано.

Что удерживало ее рядом с мужем? Деньги? Он сказал: ничтожество, где бы ты была… что-то такое.

Скорее всего, деньги. Тогда сейчас она, наверно, прикидывает, как наконец-то останется одна среди этого роскошного гранита, тонкого фарфора, японского сада…

– А вы, – не удержался Кемаль, – вам тоже нравится все японское?

– Мне?! – в глазах у Шейды впервые вспыхнул огонек подлинного чувства. – Да я терпеть все это не могу! Хотя… этот стол мне, например, нравится, но он не совсем японский… а остальное! Чайные церемонии одни чего стоят! Думаете, легко следовать всем этим идиотским правилам?! А сидеть в саду камней вы пробовали?! Часок-другой, а?

Шейда говорила по-прежнему негромко и не сменив позы, однако после монотонности и краткости ее обвинительных реплик эта речь казалась пределом эмоциональности. Кемаль понял, что очень скоро ей понадобится врач: такая постоянно подавляемая депрессия до добра не доводит.

Нервы у дамы явно расстроены, давно и серьезно – и это настоящее, не надуманное психическое заболевание. Как бы не началась истерика – что ему тогда с ней делать?

– Шейда, вы… может быть, вам будет тяжело одной в пустом доме…

Черт! Приглашать ее к себе означало приглашать ее к тем, кому будет неприятна она, и к тем, кто вряд ли приятен ей! Остаться с ней? В качестве дежурного полицейского? Глупость какая, и к тому же Айше… ее-то как оставлять?!

Нет, я ничего ей не должен. Это ее, и только ее выбор – такое замужество, такая жизнь, такие проблемы… и почему-то мне не жалко ее, мне ее совсем не жалко!

В конце концов, не нравятся тебе японские церемонии – не участвуй в них. Можно подать на развод, начать работать – нет, не сейчас, но много лет назад, ведь можно же было?

Или это все-таки такая любовь?

– Спасибо. Думаю, я справлюсь. Выдержу. Если я столько лет выдерживала…

– Но зачем, Шейда, почему?! Вы так его любили?

– Ну, что скажешь, а? – Эрман, одетый уже не как японец, показался на лестнице. – Любила, или как? Тут все сложнее… или, нет, наоборот, куда проще, господа… полицейские. Мне теперь к вам, наверно, нужно так обращаться? Но это ненадолго, уверяю вас. Ни обвиняемым, ни подозреваемым я долго не пробуду, не надейтесь. Просто сейчас мне пока нечего вам сказать – вот предъявите мне все, что у вас там… потом еще прощенья просить придете! А про любовь… кроме любви, есть очень много разных вещей, не так ли? Деньги, например, правильно? Похоже, моя жена решила таким образом решить финансовые вопросы – избавившись от меня.