Галина Романова - В интересах личного дела

Хлопов достал тысячу, зажал ее между пальцев, строго глянул и спросил:

– Ты ее не видел?

– Видел. – Санитар ловко сграбастал деньги.

– Где?

Влад почувствовал, как его начинает трясти. Нервное напряжение, страх. Спина тут же покрылась ледяным потом. Он не может… Он не должен ее хоронить. Она его девочка! Он должен был ее охранять! Она должна быть живой!

Все это мелкий засранец! Все из-за него. Оттуда приплыли проблемы. Он его…

Он его удавит в память о Светлане.

– Где видел?

– Здесь и видел. На столе, с номерком на ноге. – Санитар вдруг широко заулыбался. – Еще дашь, добавлю подробностей.

Хлопов почувствовал, что кислород закончился. И не в его легких, а вообще везде. Его только что вдохнула в себя страшная беда. Весь он ушел в ее черную яму. Со свистом!

Влад согнулся, оперся рукой о стену и тяжело, с присвистом задышал.

Все! Это конец! Она предчувствовала его, поэтому и завещание составила. Что-то он упустил. Не справился.

– Что за подробности? – поднял он покрасневшие глаза на санитара, который все так же улыбался.

– Добавь… – потребовал тот.

Влад вытащил еще тысячу.

– В общем, девушка эта у нас тут была, а потом пропала. И была вместо той другой, понимаешь?

Идиот даже хихикнул, и Влад не выдержал. Он подскочил к нему, с силой ударил под дых. Чтобы тот не упал, схватил его за воротник несвежего халата и тряхнул так, что у санитара что-то в шее хрустнуло.

– Или ты мне все рассказываешь в подробностях, или я тебя сейчас уложу туда, с номерком на ноге. Ну!

– Пусти, – просипел санитар, барахтаясь в его руках. – Пусти, все расскажу!

Хлопов опустил руки, вытер их о штаны и, тяжело дыша, глянул на санитара.

– Ну!

– В общем… Сначала с этим номерком лежала одна баба. А потом другая, – возмущенно вращая глазами, принялся рассказывать тот. – Я каталку покатил. Платье то же, что и было. Номер тоже. А когда рассмотрели, лицо другое. И волосы. Скандал! Начали орать, разбираться. Кто совершил подмену? Кинулись камеры просматривать. А там зеро.

– В смысле?

– Кто-то все записи удалил.

– За какое время?

– За вечер и ночь. – Санитар назвал число. – Заново запись пошла уже в семь утра. Тогда уже машина эта стояла. И получается, баб подменили.

– Она сейчас там? – Хлопов ткнул трясущимся пальцем в распахнутую дверь.

Он не повернул головы: все еще не представлял, как войдет туда, опознает. Как потом заберет ее для погребения. Этого…

Этого не могло быть! Он не должен был ее пережить! Он не должен был вообще здесь находиться!

– Нет ее там. – Санитар на всякий случай отступил на пару метров. – Ее забрали.

– Кто?

Влад нахмурился. Вадик еще в больнице. Сегодня изображал слабость и нездоровье даже артистичнее, чем вчера.

– Доктора из нервного отделения. Неврология, во! – поправился санитар, задрав прокуренный палец.

– В смысле?! Чего ты мне тут голову морочишь?! Какие доктора?

– Наши. Из больнички.

– А доктора при чем?

Он все еще до конца не понимал, но надежда занималась мягким огоньком, разгораясь все сильнее и сильнее.

– Так жива твоя барышня. Живой оказалась! – рассмеялся тот и даже в ладоши захлопал. – Пока мы тут орали и разбирались, она глаза открыла и на каталке села. Машка – помощница нашего патологоанатома – прямо там в обморок и шмякнулась. А ваша дама сидит, ничего не понимает, глазами хлопает. А потом спрашивает: «Где я?» Когда ей сказали, заорала во все горло и тоже в обморок, назад на каталку. Ну, когда убедились, что она жива, вызвали неврологов. Сейчас должна быть там, в отделении…

Влад не дослушал – полетел, огибая углы здания, как сумасшедший. Вбежал в главный корпус, наорал на бестолковых медсестер в регистратуре. Те обещали вызвать охрану. А он кричал им, что сам охрана и смеялся счастливо. Плакал и смеялся.

Сейчас было неважно, как она оказалась в такой жуткой ситуации. По чьей вине, по чьему приказу. С этим он разберется, Землю будет жрать, но разберется! И найдет виновного.

Неважно, что у Светки случился нервный криз, как рассказали ему доктора, которых он почти допрашивал, прорвавшись в отделение неврологии. Это лечится, утешили они его. Быстро лечится и навсегда забывается.

Главное – она жива! Он услышит ее голос, смех! Он ее не переживет!

И постарается, мать их… Изо всех сил постарается создать для нее такую зону безопасности, в которую не прокрадется ни одна гадина с коварными замыслами.

Последняя мысль, когда он входил к ней в палату, была о Вадике.