Томас Хетхе - Дело Арбогаста

Когда Винфрид Майер выкликнул свое имя в переговорное устройство возле покрашенных в серый цвет металлических ворот, единственным ответом стало тихое жужжание впускного механизма. Он вошел в помещение с высоким арочным сводом, и пневматическая дверь тут же закрылась за ним. Справа и слева от него находились лестницы, ведущие на сторожевые вышки, за зарешеченными окнами которых можно было разглядеть охранников. Адвоката подозвали, велели ему показать удостоверение личности, раскрыть портфель, подвергли и личному досмотру. Затем один из тюремных чиновников указал ему на деревянную дверь строго напротив металлической. Туда следовало постучаться, чтобы его препроводили в комнату для свиданий. В деревянной двери тут же открылся “глазок”, и адвоката смерила пара любопытных глаз. Затем послышался лязг ключа в замке и дверь отперли. Впустив адвоката, охранник в униформе тут же запер за ним дверь ключом с двумя бородками из большой связки, молча приложил два пальца к козырьку фуражки и провел Майера по короткому коридору, в который с обеих сторон выходили массивные деревянные двери, и заканчивался же коридор метров через тридцать, упершись в еще одни зарешеченные ворота.

— Что это такое? — поинтересовался адвокат.

— Тюрьма, — пробормотал пожилой сутулый чиновник, но, сразу же заметив некоторую некорректность собственного ответа, уточнил. — Центральная вышка панорамного обзора.

Майер не понял, что это должно означать, но тут ему пришло в голову, что снаружи, то есть из-за стен тюрьмы, не разглядеть, как, собственно говоря, она выглядит изнутри. Он собрался было потолковать на эту тему с чиновником, но тот уже отпер одну из деревянных дверей и властным жестом пригласил его в комнату для свиданий.

— Арбогаст ждет вас.

Пауль Мор был в твидовом костюме спортивного покроя и в кепи, которое он, выходя из здания суда, поспешил вновь нахлобучить на голову. Пальто и багаж он оставил в гостиничном номере, потому что во Фрайбург ему надо было возвращаться ближе к вечеру, а значит, у него оставалось время еще разок заглянуть в “Серебряную звезду”, в которой он, как и множество других журналистов, проводил едва ли не каждый перерыв в подзатянувшемся судебном процессе и практически все вечера. Но тут он увидел на другой стороне улицы Гезину Хофман с фотокамерой среднего формата и штативом. Листая архив негативов в заведении “Кодак” на Кройцгассе, состоящий наряду со снимками самой Гезины, прежде всего, из работ ее отца, умершего два года назад, можно было набрать иллюстративный материал по всей истории города Грангат, начиная с первой мировой войны, так ему объяснили. Мор еще раз продумал заранее намеченный план действий, перешел через улицу и заговорил с молодой «фотографиней». Они уже сталкивались в ходе процесса, когда ему требовались фотографии к репортажам, и, будучи оба людьми чуть за двадцать, быстро прониклись взаимной симпатией и однажды вечерком в “Серебряной звезде” перешли на “ты”.

Он подождал, наблюдая за тем, как Гезина ловит в видоискатель толпу, покидающую здание суда, и делает снимки. Но их надо проявить немедленно, сказала она и с улыбкой кивнула, услышав вопрос Пауля, не может ли он составить ей компанию. Вдвоем они прошли буквально несколько шагов в сторону рынка, пересекли его быстрым зигзагом, пробираясь между павильонами и киосками, и вышли на Кройпгассе, начинающуюся прямо от рынка. В магазине, пока она сама выходила на пленер или работала в фотолаборатории, отделенной от помещения для продаж одной единственной, пусть и плотной, а главное светонепроницаемой перегородкой, хозяйничала ее мать. Пауль Мор кивнул красивой седовласой госпоже Хофман, беседовавшей о чем-то с господином столь же преклонного возраста и, не отрываясь от разговора, переставлявшей на застекленном прилавке упаковки фотопленки. Маленькая лаборатория была до самого потолка заставлена металлическими стеллажами, на полках которых, подобно летучим мышам, располагались бесчисленные скоросшиватели с фотографиями. Гезина отставила в сторонку штатив с камерой, сняла пальто, надела белый халат, выключила свет, включила маленький красный фонарик, что должно было, наряду с прочим, послужить сигналом того, что в лабораторию сейчас запрещено заходить.

Пауль быстро освоился с повышенной температурой в помещении, необходимой для надлежащего протекания химических процессов, и ему понадобилось совсем немного времени (на протяжении которого Гезина включила увеличитель, яркий свет которого поначалу ослепил журналиста), чтобы понять, что он влюбился в “фотографиню” или вот-вот влюбится. Молча он встал прямо у нее за спиной и поглядел на Гезину. Темное в реальности выглядело на негативах светлым, и этот свет озарял ее лицо. Он увидел тончайший пушок у нее на щеке, увидел, что ее светло-зеленые глаза поблескивают, как покрытые лаком.