Павел Астахов: По ЗОЖу сердца

Ключи от своей картиры Никита мне дал еще осенью. Я даже не просила, правда! Он сам настоял, чтобы я их взяла.

О чем я думала, по-хозяйски втыкая ключ в замок?

Я предвкушала, как вдохну знакомый запах любимого, может быть, даже переоденусь в его домашнюю рубашку – фланелевую, клетчатую, на мне превращающуюся в короткий халатик…

Дура.

Дверной замок неожиданно оказал мне сопротивление. Я отвлеклась от мыслей об уютной, теплой, еще пахнущей Говоровым рубашке, осмыслила происходящее и предположила, что изнутри в замок уже вставлен ключ.

Это могло означать лишь одно: Никита вернулся раньше, чем ожидалось. Глупое сердце мое забилось живее, улыбка расползлась от уха до уха, и, едва дверь открылась, я ввалилась в нее с радостным криком: «Сюрпри-и-из!»

Сюрприз получился что надо.

Дверь мне открыл не Говоров, а незнакомая дамочка небольшого роста и не столь уж великих лет. Не больше тридцати, пожалуй, судя по свежему личику, хорошенькому даже без косметики. Одета дамочка была в банный халат, на голове у нее красовался изящный тюрбан из полотенца – нежно-розового, с вышитыми по всему полю прелестными цветочками.

«Такая… в жутких розочках», – вспомнилась мне вдруг реплика сплетницы из фильма «Служебный роман».

Почему-то именно эти розочки произвели на меня особенно сильное впечатление.

Я точно знала, у Говорова не имелось никаких банных принадлежностей розового цвета, тем более с вышивкой. То есть эта мымра к нему уже со своими вещами явилась!

Сердце мое упало и взгляд тоже, обреченно прокатившись по мымре сверху донизу. На нижней оконечности мымры имелись еще домашние тапочки. Желтенькие, пушистые. Мои собственные. Я ведь тоже уже начала было перебираться к Никите с вещами…

– Здрасте, а вам кого? – как ни в чем не бывало поинтересовалась мымра в моих тапочках и своих цветочках.

«Гэ» у нее было мягкое, фрикативное.

«С юга с собой привез», – мелькнуло у меня в голове.

Я открыла и закрыла рот.

В следующий момент в небольшой прихожей стало тесно, потому что дверь ванной комнаты распахнулась, выпуская хозяина квартиры.

Началась сцена «Те же и Говоров». И без того габаритный, высокий и плечистый, в пушистом махровом купальном халате Никита сделался еще более объемным и притом энергично работал локтями – вытирал голову полотенцем, так что места на сцене совсем не осталось.

Я сделала шаг назад.

– Милая, где…

И тут Никита увидел меня.

Вообще-то это было смешно.

Говоров замер в нелепой позе – с руками на голове. Обрамленное влажным темно-синим полотенцем лицо его отчетливо побледнело и вытянулось.

Взгляд стрельнул на мымру, потом на меня.

– Лена, – беспомощно промямлил этот подлый предатель, – это не то, что ты думаешь…

Боже, как пошло! Как банально и глупо! Текст этой пьесы явно писал не Шекспир.

– Вот только не надо оправдываться, – с усилием проглотив не то всхлип, не то нервный смешок, попросила я и еще попятилась.

– Лена, стой!

Ну уж нет!

Сразу за порогом я резко развернулась и во всю прыть припустила вниз по лестнице.

– Елена!

Гудели перила, задетые сумкой на моем боку, грохотали умноженные эхом шаги, и голос свыше ревел сердито:

– Стой, я сказал!

Ага, сейчас.

Я вынеслась из подъезда, едва не сбив какую-то бабку с маленькой жирной собачкой.

– Тьфу, психическая! – обругала она меня, своевременным рывком уведя от столкновения мопса на поводке.

Песик усвистел в сугроб, металлическая дверь грохнула, я добежала до своей машины и даже двигатель прогревать не стала – рванула с места, как стритрейсер.

Пока доехала до дома, шесть раз звонил телефон. Первые три раза – часто, с интервалом в минуту, не больше. Потом через пять минут. Через десять. Через пятнадцать…

Уже в своем дворе, припарковавшись и заглушив мотор, я взяла мобильный и, игнорируя насыпавшиеся эсэмэски, заблокировала контакт «Никита Говоров» и удалила всю историю сообщений.

По лестнице поднималась, как старушка. Ноги отяжелели и еле шли.

Это потому что разбитое сердце упало в пятки, что ли?

– А что… – Натка при виде меня переменилась в лице и просыпала сахар мимо чашки.

C ней еще происходили такие мелкие катастрофы – руку-то она поранила правую, рабочую, – но случались они все реже. Сестра на удивление ответственно подошла к необходимости восстановиться как можно скорее и не ленилась разрабатывать руку.

Взрослеет, однако.

Еще недавно, пользуясь случаем, сидела бы у меня на шее до упора, а теперь вот проявляет самостоятельность. Ужин сама готовит, а я думала пельмени лепить…