Альбина Нури - Отель «Петровский»

«Не будь эгоистом», – приказал себе Илья и, когда Томочка заперла дверь и снова повернулась к ним лицом, сказал:

– Всего тебе хорошего. Нам еще кучу вещей надо перетащить, так что…

Она слегка покраснела (а может, то была лишь игра света), засунула связку в сумочку и сухо проговорила:

– До свидания. Здоровья твоей маме.

Томочка спускалась по лестнице стремительно, каблуки ее отбивали сердитую дробь. Может быть, она все это время ждала, что Илья поразмыслит и поймет, как ему без нее плохо, надумает начать все заново. Теперь же надежда умерла, и Илья возненавидел сам себя за то, что снова причинил боль этой чудесной девушке.

Должно быть, это отразилось на его лице, потому что Миша философски заметил:

– Так все равно лучше, чем отрубать собаке хвост по частям. Гуманнее.

– Давай, давай, сыпь замшелыми афоризмами. Скажи еще: «С глаз долой – из сердца вон», – брюзгливо заметил Илья, понимая, что Миша прав.

Спустя некоторое время, когда они уже садились в машину, до отказа загрузив багажник и завалив вещами задние сидения, он сказал:

– Как-то все по-дурацки в последнее время.

– Это потому, что у тебя гипертрофированное чувство ответственности. Ты думаешь, что должен отвечать за всех и за всё: за мать, за Томочку, за Щеглова какого-нибудь. А на самом деле мир обойдется и без тебя. Поскрипит и справится. Каждый должен быть сам за себя.

– Чего же ты меня тогда весной не бросил?

– Ты – мой крест, – хмыкнул Миша. – Но крестов не должно быть много, а ты ими обвешался.

В машине было тепло, и Илью потянуло в сон. Отдыхать в эти дни получалось мало. Пока мать была в реанимации и к ней не пускали, он писал статью про отель «Петровский». Тут уж было не до рефлексии и ожидания вдохновения: сроки горели. Успел к четвергу, как велел Калинин.

Гусаров, к счастью, не выпендривался, согласовал текст сразу. Да и в целом на полосе с отличными снимками, которые сделал Шафранов, материал смотрелся прекрасно, Гусарову понравилось.

А с пятницы Илье приходилось дежурить в больнице. Он платил одной из больничных санитарок за помощь, но все же в основном ухаживал за матерью сам. Ей предстояло провести в клинике всю следующую неделю, потом мать должны были отправить в реабилитационный центр – спасибо отцу Миши, он договорился с кем надо.

Что будет потом, после выписки, когда мать окажется дома, Илья не представлял и думать об этом боялся. Оставалось надеяться на то, что она восстановится достаточно, чтобы Илья мог ходить на работу и оставлять больную дома в течение дня.

Добравшись до дома, где жила мать и куда теперь он снова вернулся (о чем совсем недавно и помыслить не мог без содрогания), они с Мишей проделали всю операцию в обратном порядке: освободили багажник, перетащили пожитки Ильи в квартиру.

Здесь был погром: мебель, тюки, коробки громоздились на каждом свободном клочке пространства. Квартира была неприбранной и запущенной: Ирина не утруждала себя уборкой и поддержанием порядка.

– Спасибо, – сказал Илья, прикидывая, с чего начать, и с тоской думая о том, что прибираться придется весь остаток дня и всю ночь.

– Давай начинать. Командуй, – сказал Миша.

Илья взглянул на друга.

– Ты серьезно? Не надо, сам справлюсь, – запротестовал он, – у тебя же единственный выходной.

– У тебя тоже. Не заставляй себя уговаривать.

Они драили квартиру и собирали мебель до одиннадцати вечера. Вынесли на свалку старые, пропахшие прокисшим пивом, табаком и еще чем-то отвратительным старые кресла, тумбочку с отвалившейся дверцей и раздолбанный стол, избавились от грязных занавесок, больше похожих на тряпки для мытья полов, от разбитого торшера и треснувшей люстры; вытащили на помойку гору хлама: пивные банки, рваное тряпье, старые газеты, расколотые цветочные горшки и разбитую посуду.

Вымытые окна сверкали первозданным блеском, линолеум на полу и стены стали выглядеть вполне прилично.

– Обои потом переклею, куплю кое-чего по мелочи и будет отлично. Жить можно. Еще и экономия, за съем не платить, – сказал Илья, когда они с Мишей сидели в кухне и пытались поужинать: жевали бутерброды, запивая их пивом.

Оба так устали, что кусок в горло не лез. Миша решил остаться с ночевкой, поэтому можно было не торопиться. В квартире было жарко, топили на совесть: даже открытая форточка не спасала от духоты. На Илье была майка, Миша сидел с голым торсом. У основания шеи виднелся побелевший, но все же заметный шрам – результат схватки с Мортус Улторем ( подробнее читайте в романе «Узел смерти» – примеч. ред. ).