Макс Гаврилов - Отсроченный платеж

– Вот ведь твари! Вот никогда не понимал таких упырей! Ну ты же сам ездишь за рулем, что может тебя заставить взять у легавых в аренду камеру, поставить на дороге и по сути работать на них, выписывая штрафы? Ну вот как они сами себя уважают после такого? – возмущался Шатов.

– Вроде успел сбросить скорость – засмеялся Знаменский

– Да какая разница, успел или нет? Выйти бы из машины, всю рожу ему разбить! И тачку заодно вместе с камерой, – бушевал Марк, – чтобы другим неповадно было! Никчемные, ни на что неспособные ублюдки! Зарабатывать можно тысячей других способов!

Марк почувствовал, как закружилась голова. Видимо совсем расшатал нервы. Кровь прилила к лицу и череп стал наполняться каким то шумом. Он откинулся на сиденье и закрыл глаза. Нужно успокоиться.

– Да ладно тебе, – улыбнулся Знаменский – почти приехали.

Марк старался сосредоточиться. Видимо переутомился за последние месяцы с этим контрактом, и нервы совсем подводят, да и здоровье ни к черту. Ничего, вот все закончится, и куда-нибудь к морю, лежать под ласковым солнцем, пить Апероль со льдом, провожать закаты и встречать рассветы с Викой. Они въехали на офисную парковку и Марк увидел охранника, бодро шагающего к его двери.

Рощин сидел, откинувшись на спинку кресла в своем кабинете. В огромном панорамном окне медленно просыпался город, зажигались электрические лампочки в бизнес-центре через дорогу, понемногу оживали дороги и светофоры, улицы наполнялись машинами и людьми. Он отчего то любил это время и часто приезжал в офис очень рано, чтобы посмотреть на сбрасывающий с себя остатки дремоты город. Так он объяснял себе эту привычку, хотя конечно понимал, что делал это еще и из-за того, что чувствовал себя одиноко в огромной квартире. Да, он безусловно был одинок. В свои тридцать восемь не имелось у Рощина в этом городе ни жены, ни детей, ни уютной дачи с запахом яблочного пирога, ни даже сколько нибудь привязанных к нему друзей. Да, были партнеры, бизнес-проекты по всему миру, двухуровневая квартира в стиле «лофт» в центре города, пугающая его редких гостей какой то стирильной чистотой, все атрибуты роскошной жизни в виде машин, часов, брендовых шмоток и прочей мишуры, такой желанной для многих, и так с недавнего времени тяготившей Рощина.

Он родился в небольшом сибирском городке. Мать преподавала английский язык в местном филиале одного из столичных ВУЗов, и разумеется к своим четырнадцати он свободно на нем говорил, читал английских и американских авторов в оригинале и даже писал статьи с фонетическим разбором сонетов Шекспира в школьной газете. Отца Рощин никогда не знал, мать ничего о нем не рассказывала, да он и не спрашивал. Жизнь пролетала за учебниками, секцией плавания и кружком программирования. Рощин окончил школу с золотой медалью и без труда поступил на архитектурный факультет. Вокруг заканчивались девяностые, и перед ним маячили пять лет учебы в институте и последующее распределение в какой нибудь ОКС, СМУ или нечто подобное. Но все изменилось в один день. Рощин помнил, как пришел из института и мать как то торопливо, пряча глаза стала собирать на стол.

– Мам, что с тобой?

– А что со мной? – деланно удивилась она, и Рощин сразу понял по ее лицу, что произошло нечто важное.

– Мам?

Она повернулась, и он увидел ее красное, заплаканное лицо. Рощин подошел и обнял ее, прижав к груди. Мама была на целую голову ниже его и он до сих пор помнил, как быстро промокла рубашка на его плече. Она плакала, по-детски всхлипывая и не отрывалась от него, плечи тряслись и Рощин гладил ее по седеющей голове…

– Мам, рассказывай. Что случилось? На, выпей воды – он налил ей полную кружку.

Она долго вытирала глаза платочком, раскачивалась и смотрела куда-то в пустоту. С минуту она пребывала в каком то странном, совершенно отрешенном состоянии, потом вдруг сказала негромко:

– Твой отец умер.

Дальше Рощин узнал, что его отец, Роговицкий Константин Витальевич, неделю назад скончался от рака легких в городе Санкт Петербурге в возрасте сорока пяти лет. В тот вечер мама рассказала ему все. Как в январе 1981 года отец приезжал в их городок с иностранной делегацией по обмену сельскохозяйственным опытом. Как ее прикрепили переводчицей к этой делегации, как ей понравился Костя, такой образованный, молодой, интересный и так не похожий на тех мужчин, которых она знала раньше. Всего неделю. Именно столько длилось мамино счастье, и именно столько было времени у Любви, чтобы вспыхнуть и зажечься в груди молодой еще тогда девушки и не угасать в сорокатрехлетней женщине, которая рассказывала ему теперь о ней. То, что мама до сих пор любила отца, в этом Рощин не сомневался, ни тогда, ни сейчас. Мама старалась рассказывать о нем буднично, но он видел тот самый огонек на самом дне ее глаз… Тот огонек, который дано нести через жизнь не всем, но если он затеплился, то человек как бы светится, отогревается изнутри и жизнь его наполняется многими смыслами.