Валерий Пушной - Тень от загородного дома

– Конечно, мой дом не крепость, – говорила она в ответ, – но мне кажется, что там я буду чувствовать себя лучше.

Врач возвращал очки на переносицу, видя, что убедить Римму не удается. И отходил от ее кровати. Несколько раз Римму посетил Млещенко. Он всем говорил, что чувствовал перед Риммой моральную ответственность за то, что случилось в его доме. Хотя, если говорить начистоту, то дом в это время еще не приобрел нового уюта, потому что еще не дышал теплом нового хозяина, не пропитался его запахами. Будучи новым приобретением Млещенко, по духу дом еще дышал чужой жизнью. И даже не духом Риммы, а духом ее погибшего мужа. Перед продажей дома Римма остро ощущала присутствие в нем духа бывшего мужа. Когда ходила по комнатам, чувствовала это в каждом углу. Муж с любовью строил его, с любовью фантазировал, с любовью планировал, с любовью занимался отделкой и обсуждал вопросы меблировки. И дом платил ему той же любовью. Потому Млещенко, говоря о своей моральной ответственности перед Риммой, иногда проговаривался и произносил фразу, что все случилось не в «моем доме», а «в его», словно он чуял дух того, кто построил дом. То ли такие оговорки были случайны, то ли Млещенко как бы оправдывался, пытаясь подчеркнуть, что не успел еще основательно ощутить себя полновластным хозяином. Тем не менее посещения им больницы были частыми, как будто он искупал свою вину, хотя никакой вины за ним не наблюдалось. Что же касается Глеба и Ольги, они посетили Римму один раз. В этой истории их связывало лишь то, что они стали невольными свидетелями нападения и потом сопроводили в больницу. До тех пор было шапочное знакомство. Глеб знал ее погибшего мужа, но с Риммой им с Ольгой встретиться пришлось лишь где-то когда-то по случаю. Теперь и вспомнить трудно, где и когда. Придя в больницу, проведали сначала водителя Николу с раненым охранником, затем отправились к Римме. Войдя в палату к Дригорович, выложив на тумбочку фрукты для нее, Глеб придвинул стул Ольге. Сам встал сбоку. Разговор с Риммой не заладился сразу. Она немало была удивлена их посещению. Не ждала. А потому смотрела пугливыми глазами отчужденно. И вместе с тем с заметным любопытством окинула с ног до головы красивую фигуру Ольги и ее легкий наряд: сиреневый топ с кружевом, темную узкую по бедрам юбку с фалдами понизу, босоножки на высоком каблуке и украшения на шее, ушах и руках. Соседки по палате поднялись с кроватей и бочком-бочком молчком пошаркали за двери. Пухленькая замыкала шествие, с любопытством поглядывая на Ольгу и Глеба. И даже когда закрывала дверь за собой, обернулась, жадно впитывая в себя Ольгино обаяние и, по всей видимости, сожалея, что ее природа не наделила такой фигурой и подобной красотой. Как обычно бывает в таких случаях, разговор начался со стандартных фраз:

– Как ты себя чувствуешь, Римма? – спросила Ольга.

И получила стандартный ответ:

– Нормально.

– Мы вот тут принесли фруктов, чтобы подкормить тебя витаминами. – Кивком головы показала в сторону тумбочки.

– Спасибо. Не стоило беспокоиться. Мне уже лучше, – равнодушно посмотрела на фрукты Римма.

– Родственникам сообщили, что ты перенесла операцию? – спросила Ольга.

– Зачем? – как будто испуганно насторожилась Римма.

– Ну как же? – простосердечно удивилась Ольга. – Ты же чуть не погибла.

– Но не погибла же, – словно ощетинилась та.

– Могло быть и иначе, если бы мы случайно в тот момент не оказались на крыльце, – вставил слово Глеб.

– Возможно, – согласилась Римма, скользнула глазами по лицу Глеба, по его белой рубашке и остановила взгляд на пряжке ремня. Потом отвернула голову и уставилась в потолок. Помолчала и закончила: – Возможно, если бы не вы, то меня наверняка убили бы.

– Но за что тебя убивать? – Ольга изумленно смотрела на ее застывший профиль, как будто видела на нем страх и обреченность, заставлявшую почувствовать жалость к Римме.

– Не знаю, – ответила она и взглянула так, как смотрят дети, обиженные на учителя за то, что тот задавал вопрос, на который не выучен урок.

– Но как же? – спросила Ольга и растерянно оглянулась на Глеба. – Ведь должна же быть причина!

– Должна, конечно должна, – кивнул Глеб, – но мы ее не знаем.

– Как вы думаете, поймают его? – неожиданно спросила Римма тихим тревожным голосом.

В этот миг Глебу показалось, что тревога на ее лице выражала явную неопределенность. Понять, чего она боялась больше – того, что его еще не поймали, или того, что его поймают, – было невозможно. Ответ Глеба был таким же неопределенным: