Алексей Биргер - Москва - Варшава

На этом донесении тоже имелась пометка Повара:

Повар опять ухмыльнулся. Как ни крути, а он всегда бил в «яблочко»!

А вот фотография: огромная площадь, заполненная народом, папа римский благословляет соотечественников… Второе июня тысяча девятьсот семьдесят девятого года. Фотография вырезана из журнала. Фломастером взято в кружочек лицо Марии: Жулковкий, делавший фотографию по заказу редакции, не удержался от того, чтобы не поймать в кадр лицо жены, сняв папу и толпу с определенной точки.

Повар всматривался в это молодое, совсем молодое лицо. Так, значит, ради этой рыжеватой красавицы Литовец и поджег свою жизнь… А вот фотокопия конверта польской грампластинки, где фломастером отчеркнута в перечне песен «Песенка о бумажном солдатике».

Почему-то над этой фотокопией Повар надолго задумался, хмуро сдвинув брови.

— «И там сгорел он ни за грош, Ведь был солдат бумажный…» пробормотал наконец Повар. — Вот ведь подлая штука, любовь…

Документы того периода, когда Литовец впервые услышал имя Леха Валенсы… Документы времени Московской Олимпиады…

У него на столе запищал переговорник.

— Да? — сказал Повар.

— Прибыли Игорь Терентьев и Андрей Хованцев, — доложил дежурный.

— Пропускай, сразу ко мне! — распорядился Повар.

Перед появлением партнеров — совладельцев частного детективного бюро, которому Повар довольно открыто покровительствовал (сначала помня заслуги Игоря Терентьева — основателя бюро — в то время, когда Терентьев ещё был на «государевой службе», а потом ценя смекалку подобранного Игорем «профана» Хованцева, несколько раз сыгравшего идеально точно на руку Повару) — Повар убрал в сейф досье Литовца и достал из сейфа видеокассету.

— Садитесь, садитесь! — добродушно махнул он своей пухлой рукой, когда партнеры замялись в дверях. — Рад вас видеть, ребятушки! — и осведомился, едва партнеры сели в два кресла по другую сторону стола. — Ну, что, не будем тянуть быка за рога? Сразу начнем с главного?

— Как скажете, — развел руками Терентьев.

— Тогда, будь добр, вставь, эту кассету в видеомагнитофон. А то мне, старику, таскаться по кабинету…

Игорь встал и вставил кассету в видеомагнитофон. На экране возникли жуткие кадры: перекореженный, рухнувший с моста поезд, изувеченные трупы…

— Узнаешь? — спросил Повар у Андрея Хованцева.

— Да, — ответил тот. — Это тот самый мост, над которым я выкинул из окна туалета снайперское ружье Богомола.

— Катастрофа произошла через сутки после того, как вы проехали на этом поезде, — сухо сообщил Повар. — Есть повод задуматься?

Компаньоны ничего не ответили, но Игорь Терентьев присвистнул.

— А вот люди, которые ехали в одном из следующих поездов — и которые должны были стать вашими «дублерами», чтобы, если что, охота устремилась за ними, а не за вами, — на экране возникли фотографии мужчины и женщины. У Игоря округлились глаза — он узнал мужчину. — Мужчина знал, что работает дублером, женщина — нет… А вот они же — двухдневной давности… — на экране возникли два обезображенных трупа на берегу Острова Влюбленных. Потом пошли видеозаписи допросов свидетелей и причастных к делу лиц включая Станислава Жулковского. — …Ну, что скажете? — осведомился Повар, когда пленка докрутилась до конца.

— Это каюк! — сказал Игорь Терентьев, за время прокрутки пленки успевший все осмыслить и просчитать все варианты.

— И что с этим делать? — осведомился Повар.

Андрей и Игорь переглянулись. Ответ напрашивался: срочно оповестить Богомола. Но никто из них не решился бы произнести это вслух.

— Однако… — произнес Андрей после паузы. — Все знали, что в Германию уехал я… Как можно было спутать меня с другим человеком?

— Почему бы и нет? — возразил Повар. — Да, все знали, что ты выехал в Германию, но никто не мог гарантировать, что ты до неё доехал. Последнее достоверное свидетельство — отметка о том, что границу пересекли некие супруги Анисимовы. Далее, в Польше, я вас, как помнишь, подстраховал, уничтожив засаду, которая должна была вас перехватить. Преследователи знали лишь — да и то не наверняка — что при выезде из Москвы Анисимовым-мужем был ты. Но ты ведь в тот момент являлся полным профаном и дилетантом. Так не разумнее ли было предположить, что я не стал доверять самую важную немецкую — часть операции полному профану, а использовал тебя лишь как отвлекающий маневр. Что, едва оказавшись в Германии — а может, и на территории Польши — ты, так сказать, «сдал свои полномочия» другому человеку, сверхсекретному суперпрофессионалу, и дальше «Анисимовым» был он, а ты лишь в должный срок изобразил возвращение в Москву… — Повар вздохнул. — Смотрим дальше. Наши враги знали, естественно, в какую часть Германии я вылетел — поскольку встречу с немецкими коллегами мне пришлось назначать по служебным каналам связи, то моих передвижений не скроешь. Потом они видят, что сразу после моего прилета немецкая полиция проявляет большой интерес к вполне определенному поезду, проходящему всю страну с севера на юг, особенно тщательно исследуя местность вокруг вполне определенного моста. Они не знали, что идет поиск снайперского ружья, и вполне могли решить, что в бауле, который мой агент в условленном месте выбросил из окна, и находится дискета со всей финансовой информацией. Если мой агент — строго секретный, используемый лишь для особых поручений, да ещё и притворяющийся тобой, то он вполне мог так поступить, чтобы не засветиться, встречаясь со мной лично. Далее, преследователи замечают, что полиция продолжает дежурить, и делают вывод, что агент ещё не проехал, его только ждут… — Повар опять сделал плавный жест рукой. — Следствие по делу крупнейшей в Германии железнодорожной катастрофы ещё не закончено, однако основные выводы известны уже давно, почти полгода. Немецкие следователи убеждены: это произошло из-за трагического совпадения ряда естественных причин — изношенности моста, сверхскоростного режима поезда и так далее. Вряд ли они изменят свое мнение. Однако, при том, что известно нам, можно допустить, что это «совпадение естественных причин» было искусно организовано. И тогда следует радоваться, что пара ваших дублеров ехала не на следующем поезде после вас, а через поезд, — Повар опять вздохнул. — Мне настолько было важно, чтобы вы доехали в целости и сохранности, что я впервые велел Литовцу несколько приоткрыться и отвлечь часть внимания на себя. Он приоткрылся не настолько, чтобы его можно было окончательно разоблачить, но какие-то ниточки к себе оставил. И, возможно, начав разматывать эти ниточки, они через год в конце концов добрались до него и до той женщины, вместе с которой он находился в поезде… Тем более, что совсем недавно мне пришлось срывать его из Парижа в Москву и довольно сильно засвечивать, бросив в самую жаркую точку боя — что тебе, Игорек, отлично известно…