Алексей Биргер - Игра с джокером

— Предусмотрела… — хмыкнул старик и заспешил вверх по лестнице, сильно хромая.

Богомол взяла мальчика за руку.

— Пойдем, Леонид. Сейчас здесь будет слишком жарко.

Андрей и Грибов двинулись вслед за ними.

Запах дыма становился все сильнее. Они прошли по нескольким коридорам, и у дверей женского туалета им навстречу появился «дед», весь в копоти.

— Не могу пробиться к гаду! — прохрипел он. — Они как раз с той комнаты поджог начали, плеснули бензином в разбитое стекло и спичку кинули! Там стена огня перед запертой дверью, не подступишься!

— Ну и хрен с ним! — жестко бросила Богомол.

— Лютая смерть… — горестно вздохнул старик.

— Заходите! — Богомол распахнула дверь туалета.

Окно в помещении и правда было без решетки. Правда, оно было очень высокое и маленькое, но протиснуться должны были все, даже Грибов.

Богомол встала на скамеечку и распахнула окошко. И тут же раздался выстрел, пуля просвистела возле её руки, лежавшей на ручке запора.

— Вот гады!.. — сказал старик.

— Идиоты! — ответила Богомол. — Если бы они подождали, пока один из нас полез бы, они бы его уложили насмерть, а его тело закупорило бы окно, и тогда нам вообще некуда было бы деться.

— Подсади-ка меня, сынок, — попросил старик Андрея.

Андрей подставил старику спину, и тот, с помощью Грибова и Богомола, взобрался к окну.

— Вижу их, — сказал он. — Ну, держитесь!

Он выстрелил два раза — и удовлетворенно прищелкнул языком.

— Двоих наповал! Сейчас проверим, свободен ли путь.

Помещение стало заполняться дымом.

— Пустите воду! — крикнула Богомол Грибову и Леньке. — Подоткните под дверь половые тряпки и поливайте их из ведер… — в углу, около рукомойников, стояло два ведра. — На дверь и стены тоже лейте!..

Тем временем старик извлек из кармана пальто ношеную шапку и приподнял её над краем окна. Тут же раздались два выстрела.

— Ну, погодите… — пробормотал старик. И выстрелил несколько раз. Потом опять приподнял шапку. Ответных выстрелов не последовало. — Кажись, путь свободен.

— Мне надо выпрыгивать! — сказала Богомол. — Я буду принимать всех вас.

— Если они затаились, то как раз тебя и подстрелят! — возразил старик.

— А если мы не выберемся за пять минут, то все мы задохнемся или сгорим. Быстрее надо, пока другие не подбежали…

Без дальних слов она подтянулась к окну, высунулась, перевалилась наружу, раздался глухой шлепок, она приземлилась в сугроб.

И почти сразу раздались выстрелы — это, вместо подстреленных «дедом», подошли те, кто стерег другую сторону дома.

— Под окном Катер лежит, пристреленный! — раздался голос Богомола. Так что «профсоюз» перебит без нас, за нас взялись другие, покруче!

— Я тебя прикрою! — откликнулся старик.

— Не высовывайся, дед! — закричала Богомол снаружи. — Я их сниму!

Она выстрелила два или три раза, и наступила тишина.

— Вот теперь путь действительно свободен! — сообщила она. — Давайте! Быстро, пока другие на эту сторону не переместились!

— Грибов! Давай! — крикнул Андрей. — Первым! Потом Ленька!..

И тут он услышал жуткий треск. Повернул голову — и внутри все оборвалось от ужаса. Потолок над дверью стал осыпаться, штукатурка летела на Грибова и Леньку, смотревших, оцепенело разинув рты, как на них медленно проседает объятая пламенем и посередине почти прогоревшая потолочная балка.

Андрей заорал и кинулся к ним, забыв, что на нем стоит «дед». Старик полетел кувырком, Андрей успел отпихнуть в сторону Грибова и Леньку, и последнее, что он видел — как балка рушится прямо на него…

Андрей закрыл глаза, потом снова открыл. Дальнейшие воспоминания были совсем бессвязными. Вроде, он очнулся, когда его сильно трясло — то ли волокли его куда-то, то ли в машине везли по бездорожью. Во всяком случае, вокруг было темно. Но ведь сумерки наступили уже тогда, когда они добрались до окна туалета…

Старик бил без промаха в темноте, почти вслепую…

Не даром Богомол выбрала его в напарники.

Потом — вроде бы, над ним склонялись озабоченные лица… Полковник, старик, Ленька, тетя Таня, Богомол… Или ему это мерещилось в бреду?.. И песенка какая-то все время лезла в уши…

Нет, песенка не мерещится, она и сейчас звучит.

Богомол пела негромко, для собственного удовольствия, но Андрею, только пришедшему в себя, этот напев все равно болезненно бил по ушам.