Алексей Биргер - Игра с джокером

— Насколько я знаю, Клугин, Ипатов, Воротилов и Левчук… — сообщает услужливо. — Отпусти ты меня, я, честное слово, не хотел…

— Ну, хотел ты или не хотел, потом разберемся. Ступай вон туда! — открываю дверцу, в которой ключ торчит, там маленькая темная комната, вроде кладовки. Он как угорь в эту комнату сиганул — понятно, ему лучше в темноте и взаперти сидеть, чем под дулом пистолета. Я дверь запер, ключ в карман положил, а нам из коридора уже кричат:

— Эй, вы, сдавайтесь, и Катера отпустите, иначе заложников убивать начнем!

— Это тебя, что ль, Катером кличут? — спрашивает у Бугая моя „племянница“, дулом пистолета его голову толкнув.

— Меня… — неохотно бормочет тот.

— Так объясни ты им, Катер, что мы тебя на заложников обменять хотим. Иначе поедешь ты к матери на отцовом катере!..

— Они меня могут и не послушать… — пытается объяснять Катер.

— Ну, это твои проблемы, — и, держа его перед собой, высовывается в коридор.

— Братва, не стреляйте! — орет Катер.

— Или стреляйте, — спокойненько говорит моя „племянница“. — Как раз в него угодите. А я вас все равно положу. Вы сами не понимаете, в какое дело ввязались, а мне вам объяснять недосуг. Так что ведите сюда заложников.

Тут я слышу звон стекла, и оглядываюсь. Это один из бандитов поднялся к окну комнаты — по лесенке или бочки подставил, уж не знаю, мы хоть и на первом этаже, по счету, но этаж очень высокий, почти как в новых домах второй — и рукоятью пистолета стекло разбил, чтобы ему было стрелять удобней. Залезть-то вовнутрь он не может, на всех окнах металлические решетки.

Только не успел он выстрелить. Я его на вскидку убрал, он и исчез с грохотом. Но на окно теперь продолжаю поглядывать. Оно на задний садик при особняке выходит, весь деревьями закрытый, так что могут снова попытаться подлезть. Если б окно на улицу смотрело, то не рискнули бы, конечно, вокруг него пальбу устраивать.

— Молодец, дед! — говорит моя „племянница“. И этим кричит. — А ну, без шуток! Если отпустите заложников, то, может, в живых останетесь! — после чего стреляет и точненько укладывает одного из теснящихся в коридоре. А те не стреляют, боятся в своего Катера попасть.

И со всех ног за угол коридора спешат спрятаться, давя друг друга.

Честное слово, меня чуть смех не разобрал при виде того, как они смылись, словно тараканы, хоть положение у нас и не ахти.

А Людмила говорит этому Козырю… То есть, тьфу, Катеру!

— А знаешь, я тебя, пожалуй, отпущу. И знаешь, почему?

— Нет, — отвечает тот, еле губами шевеля.

— Потому что ваш особняк стоит на прослушивании. И те, с кем вы в контрах оказались, будут здесь очень быстро. Вы и заложников не успеете с собой забрать, а если успеете, то далеко с ними не уйдете. Считаю до пяти и кто не спрятался, я не виновата! — Отпускает его, подталкивает для убедительности дулом пистолета, и начинает медленно считать. — Раз… два… три…

Пока она до трех досчитала, этого Катера уже как ветром сдуло. Исчезает за углом коридора и кричит:

— Братва, линяй отсюда быстрее, и плевать на все!

И топот многих ног слышится.

А она честно до конца договаривает:

— Четыре… пять… Я иду искать! — поворачивается ко мне и говорит с улыбкой. — Все, дед, пойдем заложников вызволять.

— Зря ты так, — говорю. — Из дома мы их выкурили, это да…

— Так что тебя смущает?

— А то, что мы сами оказались здесь как в ловушке. Я бы на их месте все выходы из особняка запер и поджег бы его. Тем более, если здесь стоят подслушивающие устройства, которых они так боятся. Я ведь верно тебя понял?

— Совершенно верно, дед, — говорит она. — А насчет поджога — это они не рискнут. Тут у них столько ценностей понапрятано, и столько в этот дом вложено, что не станут они свои капиталы губить.

Я только вздохнул и головой покачал. Хотел я ей возразить, что видал я таких, как „профсоюзовцы“ эти — они из тех отпетых, которые навсегда по психологии голью беспорточной остаются. С одной стороны, за копейку удавятся, а с другой — на миллион добра загубят, если им какая моча в голову ударит, потому как это добро ими не трудом и потом приобретено, а взято грабежом и нахрапом, вот им его и не жалко, потому что они себя в привязке к нему не чувствуют, и считают, что всегда ещё столько же награбят, если не побольше. Ну, когда богатство досталось не своей кровью, а чужой, то это и не богатство вроде, а так, хочу с кашей ем, хочу с маслом пахтаю, хочу сберегу, хочу сожгу. Вот так приблизительно. Их не остановит даже то, что в доме могут быть их доллары по тайникам пораспиханы, о человеческих жизнях я уж и не говорю — для них это такая мелочь, что упоминать не стоит.