Алексей Биргер - Игра с джокером

— Вот товарищ директор говорит, что готов тебя на руках носить! — говорю я, посмеиваясь.

— Да что вы! — смущается она. — Я ж не из принцесс, простая девушка, и все тут…

— Кто вам сказал, что не из принцесс? — говорит Букин. — Может, вам на роду написано принцессой стать? Дайте мне вашу руку, я по рукам хорошо гадаю.

Она ему руку подает, он в её руку вцепился, поглаживает, держит так, как будто отпустить больше не в силах, будто приклеили его к ней.

— Вот, — начинает ей показывать, пальцем по её ладошке туда-сюда водя. — Видите, как эта линия богатства вдруг глубокой и четкой становится?..

Больше он ничего сказать не успел, потому что заходит здоровый детина, со свитой из четырех человек, и эти четверо у дверей и окон встают, скрестив руки. Я весь похолодел — понял, что облом какой-то у нас произошел.

— Что такое? — растерянно говорит Букин. — Я ж просил мне не мешать, пока я с гостями сижу!

— Ага, не мешать тебе! — рявкает детина. — Ты кого привел, козел вонючий?!..

— Да что… — начинает Букин, но тут эта прожженная Ирочка в дверь всовывается.

— А то, — говорит, — что ты на её ручку погляди. У неё на ногтях лак „Кристиан Диор“, тот, что по семьдесят долларов за флакончик стоит, я уж в оттенках разбираюсь! Интересно, откуда у „бедной девушки“ такой лак, который даже я не могу себе позволить купить?

Да, вот уж влипли мы, так влипли! Углядела эта стерва завистливым глазом! А Людмила тоже хороша — как же не догадалась лак смыть? Весь маскарад исполнила, а на такой мелочи прокололась! Ну, с дурью девка, я ведь говорил!

— И добавь к этому, — говорит бугай, — что все на ушах стоят, красивую блондинку ищут, которая вчера вечером адвоката Задавако сделала. Милиция на Монахову грешит, только ни один нормальный человек не верит, будто Монахова на такое могла оказаться способна!

— И еще, — добавляет эта гадина Ирочка, — уж больно старательно она рвалась заблудиться на пути в туалет и не в ту сторону пойти!

Букин руку Людмилы выпустил, отшатнулся и весь побледнел. А потом на меня напустился:

— Что ж ты, тварь этакая, меня заложил?

Людмила вдруг выпрямляется и говорит спокойным и трезвым голосом, с равнодушинкой своей, от которой у разумного человека мороз должен по коже пробежать:

— Не шуми на него. Много ли надо старика запугать? Если ты думаешь, что он по своей воле меня согласился „племянницей“ называть, то ошибаешься.

— Кто ты и откуда? — бугай спрашивает.

— Все расскажу, когда старика отпустите. Он здесь ни при чем.

— Выпусти старика, — говорит бугай одному из своих „шестерок“.

И при этом, вижу, ему незаметно подмигивает: мол, хлопни старпера, но подальше отсюда, не у неё на глазах.

— Ступайте, Михаил Григорьевич, — говорит она.

Я встаю, иду к выходу, понуро так. А Людмила небрежным жестом к себе сумочку пододвигает.

— Брось сумочку! — орет бугай.

Он, конечно, вообразил, будто в сумочке пистолет. А она медлит, колеблется вроде.

Он вытаскивает пистолет, на неё наводит.

— Давай сюда, а то хуже будет! Бросай мне в руки!

Она ему сумку в руки швырнула, и, пока он её ловил в воздухе, выхватывает пистолет, и я тоже. Мы по два раза выстрелили, четверо „шестерок“ лежат. Ни в одном выстреле не сбились. Бугаю бы хоть в кого из нас пальнуть, но он замешкал, от растерянности, и Людмила как в воздух взлетела, будто пружиной подброшенная, так у него пистолет из рук выбила, и он ещё за запястье схватился, перекосясь от боли — видно, здорово она ему врезала, таким ударом можно и запястье сломать.

Букин, как вся эта заварушка началась, так и сидит в кресле, будто статуя, слова вымолвить не может. Пронырливей всех эта Ирочка оказалась. Кинулась по коридору, кричит:

— На помощь! Скорее, все сюда!

Людмила пистолет к виску бугая приставила и говорит:

— Пойдешь перед нами, и велишь своим, чтобы в нас стрелять не смели и заложников выдали. Лишнее движение — череп разнесу! А ты, дед, с этим разберись, — кивает на Букина.

— А чего с ним разбираться? — говорю. — Запереть его где-нибудь пока что, чтоб под ногами не путался, а там видно будет.

— Зачем запирать? Шлепни ты его!

— Нет, — говорю, — у меня к нему свой счет. Он мне должен сказать, кто в квартире Васильича погром устроил. Ведь он всю кашу заварил, гад!

— Как ты догадался?.. — вырывается у Букина.

— А сам подумай. Ну, кто это был?

Букин — он теперь как лопнувший пузырь, весь обмяк и сморщился, ни крупицы гонора в нем не осталось.