Геннадий Юдин - Самая длинная ночь

–Сталкивались?

–Дааа, пару раз, как говорят, от Бога – следак. Умный, грамотный, талантливый, сколько он всякой нечисти пересажал… – Максим Михайлович замолчал, как будто что-то вспоминая, а затем продолжил, – ну так, а чего не сказал-то?

–Да я только в субботу узнал, – машинально, но уверенно соврал Остап, – он мне ближе к вечеру позвонил и предложил, я, уж, не стал дергать в выходные.

–А, – глухо отозвался Максим Михайлович, – подвел ты нас, Остап, и так двух человек не хватает, еще сейчас и твое дерьмо кому-то подчищать придется.

–Да может не надо у меня ничего изымать, Максим Михайлович? Как-нибудь вывезу, – Остап пристально посмотрел на своего начальника.

–Нет, Остап, тут дело политическое, он ведь проверит, изъял я у тебя материалы или нет, да еще и Марину будет трясти по всем твоим делам.

–А что он так взъелся-то?

–Ну ты ему, по-честному, никогда не нравился, слишком, как это сказать, пафосный, слишком самоуверенный, слишком самовлюбленный, слишком резкий, хм, не знаю, мне кажется в тебе есть все качества, которые бы он хотел видеть в себе, но он их не видит, его это и злит.

–В смысле?

–В смысле, может он тоже хочет шляпу носить и девок соблазнять, вот только все люди разные, и у него таких черт характера или качеств нет. До поры у него не было поводов тебя нагнуть, а сейчас появился. Кроме того, насколько я понимаю, решение было принято без его воли, тебя на его месте такой расклад порадовал бы? – подполковник замолчал, а затем буркнул, -ну только это между нами, хорошо?

Остап кивнул, а затем выдавил:

–А Марина?

–На Марину я думаю, Люда капает, надо же ей за счет кого-то результат показывать, вот она и пытается на чужом горбу в рай уехать, что Марина, мол ни хера не делает, а я вся такая в трудах и заботах.

–В трусах и колготах, – передразнил Остап начальника и достал вторую сигарету, – А ведь и вправду на нее похоже. Так, Марину-то как-то защитить от нее бы надо.

–Остап, вот ты умный парень, но такой еще дурак, – старый оперативник поморщился, – ты же вроде помоложе, тебе управление персоналом не преподавали что ли? Менеджеры-хуенеджеры.

–Нет, – честно ответил Остап.

–Ну тогда и не загоняйся, просто есть такие процессы внутри коллектива, в которые лучше не лезть до поры до времени. Я ее прижму, она стуканет Алешину, и в итоге хуже будет всем, вот уж когда она начнет окончательно хренеть…

–Так вы Халитовой серьезно все мое добро распишите? – перебил Остап непосредственного начальника.

–Да нет конечно, вернее формально-то да, сам буду закрывать, а ей подсовывать подписывать, она ж и так, не поднимая головы, пашет, ей еще сейчас твои материалы, вообще вздернется, а хуже если уволится, – Максим Михайлович, как показалось не заметил абсурдности своей фразы и продолжил, – А ты чего ей так интересуешься-то?

–Да жалко просто, Максим Михалыч, – Остап ответил чересчур быстро, и от этого смутился еще больше.

Старый оперативник пристально посмотрел на Остапа:

–Ладно, пойдем в отдел, дурень. Надо совещание собрать, всем объявить, что ты нас временно покидаешь, – руководитель немного подумал, – а даст Бог, так и совсем…

–Вы настолько меня ненавидите?

–Да, я наоборот о тебе думаю, Остап, не твой далеко это потолок, краденые сумки искать, тесно тебе здесь, а так, может проявишь себя, чего и получится, повыше прыгнуть, хоть в Управление, а то и вообще в МУР или департамент, Большаков – мужик с большими связями, – на этих словах Максим Михайлович неопределенно поднял палец куда-то к дождливым серым небесам.

–А совещание-то зачем?

–Чтоб никто не говорил, что мы с тобой тихушничаем, стараниями Алешина и Оли, я думаю, и так весь отдел знает, что ты откомандирован, надо сообщить официально, чтоб хоть ненависть к тебе не плодить.

Остап кивнул, и мужчины не торопясь направились в суетливое, но теплое здание отдела.

***

Следующий час казался Остапу горячечным бредом. Во-первых, в своем воспаленном воображении, он каждую минуту ловил на себе оценивающие и, в основном, недоброжелательные взгляды своих коллег. В их зрачках читались презрение, неприязнь, холодное злорадство. Выражения их глаз молчаливо швыряли в него едкими фразами: «Выскочка… предатель… неблагодарный… карьерист… еще приползешь на коленях».

Когда он увольнялся с предыдущего места работы, он чувствовал примерно тоже самое, но сегодня все воспринималось в разы острее. Он сходил с ума от бездействия, от невозможности выяснить свои опасения точно, от корпоративной этики из-за которой, он не мог схватить кого-нибудь за шкирку и выяснить все по-мужски. В висках стучал проезжающий в лабиринтах мозга железнодорожный состав, ужасно болела голова, хотелось выпить. Казалось бы, да плевать на них на всех, но злость, обида, ненависть ежесекундно подтачивали камень спокойствия.