Стасс Бабицкий - Перелётный жених. Книга вторая

Лев зарекался не пить, но негоже обижать радушных хозяев. Один глоток не повредит. Пригубить из уважения. Да.

М-м-м-м…

Действительно, чумовое пиво. Хмель почти не чувствуется. Зато раскрываются изумительные нотки. Погодите-ка, они туда горький шоколад добавляют?! Эх, не разобрал. Хотел ведь глоточек, а в итоге не смог оторваться до самого донышка.

– Хех! – ирландец тоже выдул пиво залпом и помахал пустой кружкой. – Не спеша, говоришь? А сама-то мухой опрокинула.

– У тебя усы остались, – хихикнула Мюрин.

– У тебя тоже!

Он смахнул пену большим пальцем и звонко чмокнул супругу прямо в губы. Та зарделась от смущения, схватила кувшин, деловито обтерла передником.

– Ладушки, принесу вам добавки.

– Давай я сам.

– Еще чего! Ты там присосешься к крану и будешь пить, пока не рухнешь замертво. Схожу уж. Токмо чтоб в последний раз!

– О, в благословенный день взял я в жены этого ангелочка! – прокричал почтальон ей вслед.

Вторую кружку смаковали и растягивали, пили по чуть-чуть, наслаждаясь ощущениями. Хозяйка жмурилась на солнечный луч, выжигающий на щеке веснушки, довольно кивала, а потом вдруг ойкнула и всплеснула пухлыми руками.

– Нас же давешней ночью обокрали!

– Неужто чегой-то ценное пропало?! – встрепенулся муж.

В его левом глазу явственно проступил страх разоблачения – видимо, почтарь иногда выносил из дома вещички и менял на выпивку, но в этот раз был ни при чем. В правом глазу тут же промелькнуло сожаление, что на этом деле заработает кто-то другой.

– Само собой! Стала бы я иначе шум поднимать?! Злодей залез в холодильник и съел половину рагу из кастрюли.

– Тьфу ты… Я уж подумал…

– Что подумал?

– Не, не, ничего такого… Дети, небось, шалят.

– Вот уж нет. Старший сын уехал на три дня в Лимерик, а близнецы спали крепко, с утра в школу еле добудилась, – и тут ее осенило. – А-а-а-а… Невестка. Она, стервозина. Она!

– О, как! – изумился ирландец. – Наша кабанятка мечтает стать похожей на худышек из модных журналов. Выходит, днем она сидит на диете, а как стемнеет, крадется на кухню и жрет?!

– Может, все-таки мальчики? – предположил Лев. – Я вот часто совершаю ночные набеги на холодильник.

– Тогда бы в раковине остались грязные ложки. Мужчины в этом доме, сэра, воспитаны правильно. Никогда не станут мыть посуду, даже, чтобы отвести от себя подозрения.

Она фыркнула и стала демонстративно убирать со стола. Так, понятно. Гостю пора откланиваться.

– Далеко ли до Дублина?

– Смотря как считать. Ежели прямо сейчас встанешь и пойдешь вдоль побережья, никуда не сворачивая, – он нарисовал пальцем в остатках томатного соуса причудливо-изломанную линию, – то к послезавтрему дошкандыбаешь. А на машине, по дороге, – на этот раз линия получилась прямая и ровная, – часа два-три.

Ирландец облизал палец, отщипнул хлебный мякиш и собрал подливку. Долго жевал, а когда проглотил, сказал:

– Бери мой лисапед! К вечеру будешь там.

Если бы не вторая пинта крепкого пива, Лев подумал бы и отказался. Но история обычно не терпит сослагательного наклонения, так отчего же нашей истории делать исключение?! Хмельной голове совершенно наплевать, что ногам придется крутить педали семь часов кряду, а некоторые другие части тела сотрутся о неудобное сиденье.

– По рукам! Только, как его потом вернуть?

– А, не парься! Въедешь в город по одиннадцатому шоссе, сразу уткнешься в красный дом. Справа, – хотя махнул рукой влево. – Это почта, старейшая в Эйре, смекаешь? Оставь там. Скажи – Брадан из Килмор-Ки лисапед через неделю заберет. Меня там все знают.

– Ой, прямо весь Дублин знает тебя, шалопутный! – усмехнулась Мюрин, обнимая мужа за плечи.

– За весь Дублин я не скажу. Но на той почте точно все знают.

– Получается, ты целую неделю не будешь развозить письма, – удивился Лев. – Люди же возмутятся.

– Наоборот, спляшут на радостях. Наш народ не шибко жалует почтарей.

– Почему?

– Издавна так повелось. Красотулечка, может, нацедишь еще пивка? Байка-то выйдет аккурат на кружечку.

Хозяйка покачала головой, но пошла в погреб.

– Пользуешься моей добротой, – ворчала она.

– Издавна так повелось. Когда юноша хотел объясниться в любви, он не писал признаний, а сайгачил на луг, рвал там охапку вереска и горечавки, опосля чего топтался под окном девицы, пока та не выглянет. Ну, или пока отец красавицы не прогонит дубиной. Или, вишь ты, когда бабуля из соседней деревни поздравляла внучка с днем рождения, она посылала не телеграмму, а пару шиллингов. В наших краях народ не настолько богат, чтобы тратиться на почтовые марки. Письма отправляет государство. Поэтому соседи знают: почтарь – завсегда символ беды.