Дмитрий Корсак - Смайлик на асфальте

Он бросил матрас на пол – на бабушкином диванчике спать можно было только в позе эмбриона – и растянулся во все свои метр восемьдесят пять. Но сон не шел, и он достал папку Мориса.

* * *

Сегодня французские власти обратились ко мне с просьбой помочь. Ни минуты не раздумывая, с чувством признательности я принял предложение. Моя жизнь в Париже была серой и никому не нужной. Мои знания, опыт, репутация здесь ничего не стоили. Я влачил бесцветное, жалкое существование вдали от близких, перебиваясь случайными заработками. В отличие от иных своих соотечественников я прибыл во Францию нищим, практически без средств. Единственным моим багажом, с которым после долгих мытарств я оказался на чужбине, были мои воспоминания.

Приходя вечером домой, в маленькую съемную квартирку на окраине Париже, я усаживался в кресло и мысленно возвращался в Россию, воскрешая в памяти прошлое. Перебирая раскрытые дела, я говорил себе, что жизнь прожита не зря. Я работал на Россию. С каждым пойманным вором, с каждым задержанным убийцей стараясь сделать ее светлее и чище. Эти мысли поддерживали меня в тяжелые эмигрантские дни. Я жил прошлым, настоящего и будущего для меня не существовало. Мне казалось, все кончено.

И вот теперь, стоя на набережной Сены и вглядываясь в ее мутные зеленоватые воды, я чувствовал, что прошлое вернулось…

Эта история началась октябрьским утром 1916 года – я временно исполнял обязанности помощника начальника сыскной полиции Петрограда – когда на пороге моего кабинета возникла долговязая, сутулая фигура секретаря. Изогнувшись знаком вопроса, он произнес:

– Петр Маркелыч, к вам девица Загоскина рвется, невеста Топилина. Висельника, что давеча схоронили на Охте.

Секретарь перекрестился – на Охтинском кладбище хоронили самоубийц и нехристей.

– Прикажете просить или как?

Ответить я не успел, потому что в кабинет ворвалась сама Загоскина в огромной шляпе со страусовыми перьями. Загоскина рухнула на стул, жалобно скрипнувший под ее дородной фигурой. Из-под черной вуали послышались сдавленные рыдания. Крупные, совсем не женские руки принялись терзать батистовый платочек, казавшийся в них совсем крошечным.

Многолетний служебный опыт выработал у меня привычку терпеливо сносить дамские истерики. Я поднялся из-за стола, накапал успокоительного, плеснул воды из графина и протянул стакан Загоскиной. Она оттолкнула мою руку, потом все же выпила предложенное.

Я вернулся за стол и запасся терпением. Спрашивать, что привело девицу в управление полиции, было бессмысленно – визит наверняка касался смерти ее жениха. Для меня не было необходимости освежать в памяти подробности. Дело было недавнее, я его хорошо помнил и не видел, чем могу помочь.

Жених Загоскиной господин Топилин имел славу человека хоть и знатного, но беспутного, и слыл одним из первых столичных ловеласов. На его совести осталась не одна соблазненная девица, не единожды он был вызван на дуэль, но история с Мими Вольской – дочерью вдовы полковника Вольского, урожденной графини Н., – взорвала даже привычное ко всему столичное общество. Как-то по-особенному жестоко обошелся с ней Топилин, и бедняжка повесилась. Брат Мими – совсем мальчишка, младше ее на пару лет – вызвал Топилина на дуэль. Стрелялись с тридцати шагов ранним утром в Сосновке. Вольский промахнулся, пуля пролетела рядом со щекой противника, лишь слегка оцарапав ее, зато Топилин попал в цель. Так графиня Н. лишилась обоих детей. Род Вольских пресекся. Говорили, что несчастная мать прокляла убийцу. Судачили о магии и колдовстве, к которым обратилась несчастная мать, об особом ритуале на могиле дочери, должном извести соблазнителя и убийцу… Но мало ли о чем болтают скучающие столичные кумушки.

На Топилина смерть Мими не произвела никакого впечатления, уже вскоре он нашел себе партию – вскружил голову дочери промышленника Загоскина, за которой давали приданое в двести тысяч и имение под Псковом. Дело шло к свадьбе, как вдруг счастливый жених неожиданно для всех повесился на крюке для люстры. Его нашли утром в квартире, которую он снимал на третьем этаже в доме купца Бубенцова – тревогу забила невеста, Топилин обещал с ней встретиться, но не пришел.

Картина разворачивалась следующим образом. Постель разложена, шторы задернуты, тело в одном исподнем висит посреди комнаты. На столе – недопитая бутылка водки и один стакан. Заключение врача выглядело категоричнее некуда: «Сам, все сам». Но для убитой горем девицы выводы старого и опытного доктора, повидавшего на своем веку столько трупов, сколько у нее и шпилек-то в шкатулке не найдется, значили немного.