Карина Демина - Философия красоты

– Ничего не понимаю. – Эгинеев и вправду ничего не понимал. Почему нужно выдумывать какой-то псевдоним? Почему покупают вещи «от Зайцева», но не станут покупать «от Сумочкина»? Глупо. Еще более глупо, что этот тип, Аронов, похожий на соседа-Ваську, с небрежной легкостью оперирует слабовразумительными образами мира высокой моды. Кофе давно остыл, серебристая салфетка, впрочем, как и вся окружающая обстановка, выглядела претенциозно и словно намекала, что пора бы чужаку отправиться восвояси. Этот дом слишком хорош для обычного капитана, да и Аронов не тот человек, с которым можно было бы поговорить запросто. При других обстоятельствах – хотя, какие еще обстоятельства, кроме расследования могли привести его сюда – Кэнчээри давно ушел бы, но не сейчас. Сейчас надо вытянуть из Аронова все, что тот знает о погибшем, а Аронов молчит, и за молчанием его чудится насмешка.

Ладно, пора перехватить инициативу в свои руки, и откашлявшись, Эгинеев спросил:

– Значит, Роман Сумочкин работал на вас, но продавал информацию конкурентам, поэтому вы хотели его уволить.

Дневник одного безумца.

Он что-то подозревает. Он хитер, хоть и кажется простоватым, открытым парнем. Ты должна знать, сколь лжива эта маска. В нашем Арамисе нет ни грамма простоты.

Помнишь девятый класс? Мы, улучив момент, залезли в журнал и выправили оценки – очень хотелось закончить год, если не на отлично, то хотя бы без троек. Кто участвовал? Я, Портос и он. Мы трудились над журналом, а Арамис стоял на стреме, это был его план, гениальный, как нам тогда казалось. А на деле что вышло? Он потом клялся и божился, что не виноват, что Матрешку, нашу завуч, заметил слишком поздно, якобы он даже пытался отвлечь ее разговором, но не вышло. Но почему тогда мы не услышали голосов? Почему наказали только нас с Портосом? Почему никто не заподозрил Арамиса? Уж не потому ли, что вся эта история с журналом – подстава? Спросишь, зачем? Отвечу. Нас с Портосом приговорили к трудовым работам, мы весь июнь полы в школе мыли, да задачки по математике решали, а Арамис с тобой по гулял. Кафе, кино, речка… Ему и в голову не пришло предложить свою помощь, он ведь не настолько благороден, как наш тихоня-Атос, который каждый день в добровольном порядке являлся в школу, чтобы вместе с нами драить эти чертовы коридоры. А где был Арамис?

Я не виню тебя, ты была свободна в своем выборе, я не настолько эгоистичен, чтобы требовать ответной любви или, боже упаси, упрекать тебя в чем-то. Лишь свободный человек умеет любить искренне, а я безумно хотел искренности, и безумно ревновал, вынашивая планы мести. А ты смеялась над моими домыслами и мирила нас, раз за разом, день за днем.

А ведь он нарочно выводил меня из равновесия, нарочно дразнил, втягивал в долгие, бесполезные споры. О да, наш Арамис умел спорить, он орудовал словами, как хирург скальпелем. Раз и противник корчится от злости. Два – он уже смешон. Три – и ни один разумный человек не примет всерьез доводы этого шута…

Я был глуп. Я позволял обращаться с собой, как с шутом, как с мальчишкой, который все никак не перерастет старый спектакль. А мне нравилось называть тебя Констанс, и тебе нравилось это имя, я знаю, я все о тебе знаю.

Ты любишь вареную колбасу и терпеть не можешь вареное мясо. Обожаешь шоколадное мороженое, а от фруктового у тебя сыпь, и от клубники тоже сыпь. Твои любимые цветы – фиалки, а вот розы и гвоздики тебе не по вкусу. Ты мечтаешь отрезать косу и сделать завивку…

Следует говорить "мечтала", "любила", "обожала". В прошедшем времени. Тогда, двадцать пять лет назад ты осталась в прошедшем времени, а мы все ушли в будущее.

Я обязательно исправлю эту ошибку.

– Да. – Ник-Ник наслаждался каждой минутой этого разговора. При ближайшем рассмотрении капитан – какое невзрачное, средненькое, обобщенное звание, не майор, не подполковник, не генерал, а всего-навсего капитан – оказался прелюбопытнейшим созданием. Во-первых, он совершенно растерялся в непривычной обстановке. Во-вторых, понимал, чем эта растерянность вызвана, и злился на себя, нервно покусывал губы, елозил взглядом по стене и шумно вздыхал, когда мысли его заходили в тупик. В-третьих, он интересовался Сумочкиным.

Странно. Лехин – верный Ланселот-Лехин, готовый прикрыть старого друга – сказал, будто дело закрывают. Поэтому сегодняшний визит более чем необычен. Хотя, возможно, это очередная бюрократическая формальность.