Эрик Сунд - Стеклянные тела

Прозвучал резкий предупреждающий сигнал.

Машины наверху замедлили ход, остановились, двигатели замолчали.

И тут Ванья поняла, что сейчас произойдет. И где она находится. Именно здесь Эйстейн записал этот звук на ее кассету.

Брат и сестра в последний раз смотрели друг на друга.

– Откуда ты знаешь, когда…

– Я уточнял расписание, – сказал он. – Корабль скоро пойдет.

Ритуал длится несколько часов, и Эйстейн засыпает, положив голову мне на колени. Я слышу, как папа молится в соседней комнате. Он громко читает Евангелие от Марка, снова и снова пятый стих пятой главы.

«Всегда, ночью и днем, в горах и гробах кричал он и бился о камни…»

Когда мы остаемся одни в темноте, я бужу Эйстейна, и мы выползаем из-под стола.

Полная луна заливает светом молитвенный зал, и я вижу, что скатерть в крови. Когда я провожу по ней рукой, то нахожу волосы и сломанный ноготь.

Я прошу Йенса подняться. Он слушается, хотя у него получается неуклюже.

Вскоре он уже стоит возле стола. Ухватился за ручку кресла, костяшки побелели – пытается удержать равновесие.

Его хватка ослабевает, и я поднимаю револьвер.

– Палач всегда просит у осужденного прощения перед казнью. Будь милосерден ко мне, Йенс.

Когда гремит выстрел, я вижу в его глазах что-то новое.

Кажется, это облегчение.

Олунд припарковался возле скалодрома, и они быстро вылезли из машины.

Три полицейские машины подкрепления стояли рядом, все еще с включенными сиренами.

– Ты останешься в машине, – сказала Жанетт, поворачиваясь к Иво и требовательно глядя на него.

Иво послушался; он увидел, как Жанетт с Олундом исчезают в метели по направлению к зданию из красного кирпича.

Еще одна машина с заносом влетела на парковку. Это был Шварц, и Иво понял, что он услышал, как Жанетт вызывала подкрепление.

Шварц побежал за остальными, и у Иво появилось дурное предчувствие. Его опасения подтвердились, когда он услышал выстрел. Приглушенный каменными стенами и метелью.

Три тени двигались за завесой снегопада вдоль стены. Первая – Иво показалось, что это Шварц, – вдруг бросилась бежать.

– Нет! – это Жанетт.

Ничего нет хуже, чем бессилие зрителя. Какое-то время патологоанатом поразмышлял, не послать ли к чёрту все инструкции, а потом вылез и побежал за товарищами.

И тут послышался еще один выстрел.

Первая пуля попала в левую руку; от выстрела Хуртиг дернулся и потерял равновесие. Он схватился за кресло, ощущая под рукой мягкую теплую ткань.

Мягкую, как светлый песок Миртекъяуре в то лето, когда он, маленький, грел пакет замороженных тефтелек в горячем, нежном, мелком песочке.

Теплую, как вода в озере, которое прекраснее всего в начале августа.

Он сделал это, подумал Хуртиг.

Отсутствие боли изумило его. Попадание пули ощущалось просто как довольно сильный удар по руке.

Из динамиков несся рев Голода. Музыка звучала, как сталелитейный завод.

Вторая пуля вошла в бедро, и Хуртиг упал на колени. Мускулы не слушались, и он оперся о пол здоровой рукой.

Он уже стоял так раньше.

На стартовых колодках перед финальным забегом на четыреста метров. Нервозность в животе. Мама, папа и сестра на трибуне. Солнце жарит.

Хуртиг попытался сфокусировать взгляд, но Исаак двигался слишком быстро и рывками. То исчезнет из поля зрения, то появится где-то на периферии.

Он опасается фальстарта и пускается бежать уже после выстрела. Видит перед собой спины других. Уже через двадцать метров чвствует, как от молочной кислоты ноют мышцы бедер.

Впереди целая вечность.

Исаак встал перед ним, но Хуртиг не мог поднять взгляд, чтобы посмотреть на него.

Голова слишком тяжелая. Как каменная или свинцовая. Но мысли ясные.

Сто метров – и все еще сильно отстает от других. Но он знает: последняя треть – его. На последней трети посмотрим, кто тут самый сильный. Кому плевать на молочную кислоту.

Третья пуля ударила в руку, на которую Хуртиг опирался, и он повалился на бок.

Музыка Голода внезапно стихла, словно кто-то отключил электричество.

Теперь он видел Исаака перед собой. Темно-синие глаза. Они светились, как лампочки, а зрачки были черными дырами в бесконечность.

Он направлялся в темноту, и ему так не хватало веры. Он понял, что совершил ошибку.