Михаил Волков - Тайна Зеленой аллеи. Искра души

– Остановись, – попросила испуганно девушка, заприметив у обочины окровавленную женщину.

– Да это наркоманка, их тут знаешь сколько, – с презрением подчеркнул водитель и медленно проехал мимо Марины.

– Остановись. Может, ей нужна помощь, – крикнула на него подруга и выключила музыку в автомагнитоле.

– Нам не нужны проблемы, – замешкался парень, боясь грядущего разоблачения в угоне родительской тачки и наказания от строгого отца в виде лишения наличных средств на каждый день.

– Тоже мне герой, – девушка дернула за руль в сторону и внедорожник остановился.

Марина видела, как работает система по защите прав и интересов граждан, когда в наручниках увозили официанта за поставленные знаки одобрения мнения автора под политическим видео в социальной сети, а спустя несколько дней его нашли в наркопритоне без сознания. Она понимала, что в полицейском участке заставят детально воспроизводить обстоятельства изнасилования, а в ходе допроса, порученному молодому стажеру, стражи будут ехидно посмеиваться и задавать провокационные вопросы. Было невыносимо больно, безмерно, бесконечно стыдно, и хотелось умереть, но мысль о сыне стачивала острые раны психологического взрыва.

– Что с вами случилось?

Девушка достала влажные салфетки и наклонилась, а парень нервно огляделся по сторонам со сжатыми кулаками в карманах куртки-бомбера с логотипом хоккейной команды. Девушка поинтересовалась еще раз, протирая алую акварель под носом:

– Что с вами произошло?

– Да она пьяна, поехали, – нервно высказался юноша.

– Только после приезда скорой помощи.

– Пожалуйста, не нужно никого вызывать. Я украла еду из магазина. Сама виновата, – голос дрожал и вибрировал от вранья, пастырства и страха. – Я бывший врач. Не нужно никуда звонить.

– Хорошо. Мы вас подвезем.

Входная дверь отворилась, и ветер занес уличную прохладу в темную прихожую. Женщина протянула сыну яблоко, еле сдерживая слезы.

– Не включай свет, глаза устали. Как будет готов ужин, я позову тебя.

Вкусно перекусив в одиночестве за прочтением книги, Джек отправился в свою комнату, расположенную в мансарде, продолжать писать картину огромного мегаполиса, пытаясь не забыть изобразить каждый штрих толпы, транспорта, рекламных баннеров, животных, цветов, ярких птиц на деревьях в каменных клумбах. В городе Цитадель он был один раз с отцом и безмерно был впечатлен интенсивностью движения магистралей, многополосных улиц, плотностью толпы людей на остановках и в пешеходных переходах. Под светом настольной лампы мальчик заснул с карандашами в руках, а мать проплакала в подушку, не смыкая до утра глаз, в обнимку с семейной фотографией.

Обычное утро необычного дня положило начало изменению многих жизней. Ким не пошел на выпускной вечер, а Джек не пригласил свою подружку на танец. Ким получил аттестат об образовании в местах, где не спят надзорные вышки и не греют холодные стены, а Джек получил неоднократную порцию таблеток от ума и навсегда исчез из пригорода.

Коррупционные связи подонков сделали свой безоговорочный ход наперекор справедливости. Из-за так называемой неуспеваемости Джека перевели в коррекционный класс, а в последующем коллегиальным решением родительского комитета и комиссионным заключением организации по делам несовершеннолетних перевели в школу для слабоумных, по причине психологической недостаточности и отставания в развитии. Потом и вовсе его передали на попечение в частную клинику под государственным контролем, лишив мать родительских прав из-за отсутствия у нее официальной работы и неспособности полноценно содержать и воспитывать ребенка. По рассказам жителей пригорода, она, как волчица перед ружьем охотника, разрывала одежду на державших ее надзирателях и умоляла в истерике оставить их в покое, несмотря на введенное дважды успокоительное средство. Ее вены расширились от надрыва сорванных связок и расползлись, как трещины на тонком льду, вдоль несмолкаемого горла, по лбу, скрываясь в основаниях длинных черных волос.

Джек, замкнутый, холодный, бледный и больной, медленно шел в распростертые объятия равнодушного санитара, что нагло сорвал рюкзак с его плеча и небрежно бросил в салон автомобиля. Из сломанной молнии кармана сумки выпали угольки с цветными карандашами различной мягкости и разлетелись по металлическому полу, закатывая под сиденья свои яркие восьмиугольные грани. Микроавтобус с Джеком и людьми в белых халатах таял в поле видимости, отдаляясь все дальше и дальше по взлетной полосе Зеленой аллеи с насаждениями диких роз и пышных хвойных деревьев между фонарными столбами. Разбитая и пустая, женщина просидела на крыльце весь день, не пошевелившись, до наступления холодных сумерек. Не менее удрученная, сознательная Вильета, преодолевая свои потаенные страхи, завела ее в дом, развеяв представления о жутких подвалах и призрачных комнатах пристанища семьи Мединсонов. В доме было чисто, много цветов, без лишних деталей декора и мебели, только все самое необходимое. Как в проявочной комнате, торшер осветил спальню багряным мягким светом красного спектра. Вильета спустила руку женщины с плеча, и, коснувшись кровати, она заснула. На старом комоде стояли семейные фотографии, где Мединсоны были запечатлены в жизнерадостных, непривычных образах, но на углу портрета улыбающегося мужчины с гермошлемом под мышкой на фоне огромного самолета тянулась широкая черная лента. Вильета осторожно осмотрела фотокарточку, тихо читая вслух надпись на обратной стороне: «Любимой и единственной…», и почувствовала за спиной пронзительный взгляд, сверлящий затылок. Она резко обернулась. Ее пронзали опустошенные, впавшие, заплаканные, дикие глаза, залитые омутом красных капилляров, укрытые не по годам морщинами и черными пятнами под ними. Сухие губы женщины задрожали, а голос срезонировал из груди сопением сорванных голосовых связок: