Людмила Мартова - В Коктебеле никто не торопится

– Ты весь необычный, – горячо сказала Полина. – И имей в виду, что я тебя никому теперь не отдам. Никогда. Ты будешь весь-весь мой. Навсегда. И я буду ждать тебя с работы, как ты хотел. Понимаешь?

– Понимаю. – Он снова засмеялся, очень нежно. – А ты мой живой родник. Я только здесь, в Коктебеле понял, что после долгого перерыва снова начал жить. Как будто ты меня живой водой напоила. Я тебя тоже никому никогда не отдам, дорогая гражданка Никанорова.

У самого синего моря на белом песке стоит древняя прекрасная Феодосия. С юга омывают ее морские волны, синие-синие, соленые-соленые. С севера ограждает ее от злого ветра гряда холмов. А на западе стоит одинокая гора, у подножия которой журчит, поет целебный источник.

Ни зверя, ни птицы не видел никто на этой горе. Не растет на ней ни дерево, ни куст, ни веточка вереска. Даже солнце, закончив дневные труды, уходя на покой, обходит эту гору стороной. Даже луна, выходя в ночной дозор, старается не задевать эту гору своим краем. Нет на ней ничего живого. Даже репейник не прорастает в ее камни своими корнями.

Называют в народе ту гору Лысой. И передают из поколения в поколение легенду, связанную с этим недобрым местом.

В древней Феодосии, которая носила в то время имя Кафа и, как и вся солнечная Таврия, стонала под турецким игом, жил в этом славном городе богатый, знатный хан по имени Ахмед Назы. В праздности и лени проходила его жизнь. От его пьяных безумств страдал весь город, о его разгуле судачили люди, качая головами. Взрослел Ахмед Назы, тяжелел, старел, не мог больше вскочить в седло, чтобы уйти в военный поход, все больше ел и толстел, все больше пил и тяжелел от вина.

Кроме обжорства и пьянства было у Ахмеда еще одно любимое занятие. С утра до вечера проводил он время в своем гареме, куда собирал самых прекрасных наложниц со всего света. Ублажали они своего господина, умащивали его толстое тело благовониями, танцевали для него танец живота, пели прекрасные песни.

Много юных прелестниц было у него в гареме, но самой прекрасной была юная Святослава, взятая в полон на Руси. Так играла она на гуслях, что сердце останавливалось под эти прекрасные звуки. Каждое утро приводили красавицу Святославу к Ахмеду. Смотрел он тяжелым взглядом на ее нежный румянец, на тяжелые золотые косы, на гибкий девичий стан, на алые вишни губ, слушал ее нежный голосок, смотрел, как перебирает она струны гуслей своими тонкими пальчиками, а тронуть не смел.

Так смотрела на него Святослава своим гордым взором, что робел старый сластолюбец, боялся даже пальцем прикоснуться к красавице. Только глаза опускал под ее синими очами, которые заставляли ныть и бешено стучать его равнодушное сердце.

Однажды запела Святослава перед своим господином, заиграла на гуслях, а он возьми да и усни. Только этого и ждала смелая невольница, вытащила из кармана парчового халата ключ от гарема, побежала к остальным невольницам и уговорила их совершить вместе дерзкий побег.

Послушались ее другие девушки, которые полюбили русскую красавицу за скромный нрав да доброе сердце. Выпустила она под покровом темноты всех наложниц из гарема, а сама осталась, чтобы запереть дверь. Хватились стражники, бросились в опустевший гарем, да схватили единственную оставшуюся там птичку.

Притащили Святославу к хану, поставили перед ним на ковер. Старый сластолюбец позеленел от гнева. Глаза еще больше заплыли, превратились в узкие щелочки, мечущие в непокорную красавицу молнии. Но не испугалась Святослава. Гордо и независимо, как всегда, стояла перед разъяренным ханом.

– За твое вероломство, – молвил он, – я могу отрубить тебе голову. Могу сжечь живьем. Могу повесить. Могу четвертовать. Не сносить тебе головы. И лишь одним ты можешь вымолить мое прощение – возлечь вместе со мной на ханском ложе.

– Никогда, – воскликнула гордая Святослава и так взглянула на хана, что синие сапфиры посыпались из ее глаз, а он отпрянул в страхе на своих подушках.

– Не покоришься, – закричал Ахмед страшнее прежнего. – Тогда заточу я тебя в подземелье, и выйдешь ты оттуда только тогда, когда согласишься стать моею.

Долгие месяцы провела Святослава в гнилом подземелье. Сырой воздух подточил ее здоровье. От темноты стали хуже видеть, потускнели синие очи. Одрябли и ввалились щеки, сеточка морщин покрыла когда-то прекрасное лицо.