Татьяна Полякова - Четыре всадника раздора

– Да. Наверное, – кивнула я, отстраняясь, и направилась к двери. – Встретимся за обедом.

– Куда ты? – спросил Бергман, недовольства в голосе не ощущалось, просто вопрос.

– Загляну к Василию Кузьмичу. Поздороваться.

Попасть в магазин из дома было невозможно, впрочем, и в этом я не особо уверена, точнее, почти уверена: есть скрытый ход, о котором Бергман предпочел молчать. Я по опыту знала: «дом с чертями» полон загадок.

Фасад дома развернут к площади, в магазин вели дубовые двери с затейливой резьбой, рядом кнопка переговорного устройства. Войти в магазин не так просто, если ты не являешься постоянным клиентом. Как минимум нужно приглянуться его хранителю Василию Кузьмичу (назвать старика продавцом язык не поворачивался). Именно он решал, может ли кто-то войти в «святая святых» или таковая честь не для него.

Никакой системы в выборе потенциальных клиентов я не заметила. Он мог открыть подростку со скейтом под мышкой и игнорировать по всем статьям солидного господина. Но, должно быть, какая-то логика все же была.

Клим сказал как-то: с Бергманом всегда его слуги: Кот и Сова. Сова следит за порядком в доме, а Кот охраняет ближние рубежи. Бог знает, что он имел в виду, но, взглянув на улыбающегося Василия Кузьмича, который вышел меня встречать, я подумала: он в самом деле похож на кота. Не на крупного, сытого, и оттого ленивого, а мудрого, ученого и чуть насмешливого. Такие коты встречаются в мультиках: сухонькие, подвижные и непременно в очочках.

– Леночка, – пропел он и, ухватив мою руку, с чувством ее поцеловал.

– Здравствуйте, мой прекрасный рыцарь, – засмеялась я, успев привыкнуть к его великосветским манерам.

– Как я рад вновь вас видеть. Признаться, ваш отъезд очень меня огорчил. Хозяин пытался меня утешить, заверяя, что вы непременно вернетесь, но в моем возрасте даже недолгая разлука пугает. Кто знает, сколько мне отпущено. Чаю?

– С удовольствием.

Мы прошли в закуток, где Василий Кузьмич оборудовал нечто вроде кабинета.

Направляясь туда, я успела заприметить двух постоянных посетителей (местного краеведа и преподавателя истории из школы по соседству) и трех незнакомцев. Одному было лет двадцать, другому около пятидесяти, третьей была молодая женщина, она оглядывалась едва ли не с испугом.

В торговом зале были не только книги. На стенах картины, судя по всему, старые, в шкафах то, что Бергман в шутку называл всяким хламом, от астролябий и древних карт до макетов парусников. Страстью Максимильяна были старинные книги об игральных картах, но они хранились не здесь, а в его кабинете.

– Сегодня у вас многолюдно, – сказала я, устраиваясь за столом.

– Да. Слава богу, люди продолжают испытывать почтение к книгам.

– Женщина выглядит слегка растерянной.

– Раньше она была колдуньей, – разливая чай, весело сказал Василий Кузьмич. – Но все забыла, а глубинная память не дает ей покоя.

– Глубинная память?

– Да. Память о наших прошлых воплощениях.

– Вот как?

– Когда-то с бедняжкой обошлись очень сурово. Сожгли заживо после пыток. Смерть могла бы стать для нее избавлением, если б сама по себе не была столь ужасна. Вот она и заблокировала воспоминания. Они рвутся наружу и не дают ей покоя.

– Очень интересно. И как вы все это узнали? Если память ее заблокирована!

– Когда она пришла во второй раз, здесь был хозяин. Он и увидел.

– А на ее казни он, случайно, не присутствовал? – съязвила я, по привычке начиная злиться на Бергмана за его выкрутасы. – Помните, я как-то сказала: Максимильяну в Средние века была прямая дорога на костер, а вы ответили, что из него получился бы лучший охотник на ведьм, то есть инквизитор.

– Помню, как же, – засмеялся Василий Кузьмич. – Кстати, возможно, вы и правы. Я о присутствии хозяина на казни. Увидев его здесь, бедняжка упала в обморок. Хотели вызвать «Скорую», но обошлись нашатырем.

– Вы серьезно?

– Разве шутят такими вещами? С тех пор она приходит ежедневно.

– Он помог ей вспомнить? – спросила я уже серьезно.

– Нет, – вздохнул Василий Кузьмич. – И я не знаю причину, по которой он этого не сделал. Но посещать магазин разрешил.

– Бедная женщина, – сказала я, сама толком не зная, что имею в виду.

Если бы Бергман предложил ей помощь, у меня был бы повод обвинить его в том, что он морочит женщине голову. Но если без этого обошлось, то повода нет. Но стоило мне вспомнить, с каким лицом она смотрела по сторонам, там, в зале, и тут же хотелось обвинить Бергмана в бессердечии.