В своей рукописи, мистер Трент, вы пишете, как молниеносно группируются идеи вокруг какой-нибудь внезапно вспыхнувшей мысли. И это верно. Огромная концентрация злой воли, сверкнувшая в глазах Мандерсона, дала мне стремительный толчок к раздумью. Я размышлял почти хладнокровно, потому что понял, по крайней мере, кого надо бояться, и инстинкт предупредил меня, что не время давать волю чувствам. Человек ненавидел меня безумно. Это было очевидно. Но его лицо сказало мне, как сказало бы любому, больше этого: в лице была ненависть удовлетворенная, вознагражденная, что ли. Человек был извращенно счастлив, отправляя меня навстречу судьбе. Но какой судьбе?
Я остановил машину, проехав всего ярдов 200 — 250. Поворот уже скрыл меня от того места, где вышел Мандерсон. Я откинулся на сиденье и попытался проанализировать ситуацию. Что-то должно было со мной случиться. В Париже? Вероятно. Иначе для чего бы меня направляли туда с деньгами и билетом? Но почему Париж? Я не находил ответа и вернулся к обстоятельствам отъезда. Эта «прогулка при луне» — что скрыто в этой лжи?.. Мандерсон, говорил я себе, будет возвращаться без меня, в то время как я в пути на Саутгемптон. Что он скажет в доме, оправдывая мое отсутствие? И наконец, где та злополучная тысяча фунтов? И тут же пришел ответ: эта тысяча фунтов в моем кармане!
Я вылез из машины. Колени мои дрожали. Мне казалось, что я разгадал интригу. Вся история с документами и необходимостью их доставки в Париж фикция. И я четко представил весь свой предполагаемый путь от начала до конца. Итак, я украл крупную сумму денег и пытаюсь удрать из Англии со всеми предосторожностями, что неопровержимо доказывают мою вину. В Саутгемптоне я оставляю машину Мандерсона не назвавшись. В Париже живу под чужим именем, с измененной внешностью. Мандерсон наводит на мой след полицию, меня арестовывают, и все мои объяснения звучат нелепо.
Вообразив весь этот ужас, я вытащил из кармана толстый бумажник, в который вполне могла уместиться тысяча фунтов даже в мелких купюрах. Однако когда я взвесил бумажник на ладони, мне показалось, что там значительно больше. Что еще вложено, чтобы подкрепить обвинение? Ведь тысяча фунтов — не такая уж великая сумма, ради которой стоило бы пренебречь мыслью о каторге… В страшном возбуждении я взломал замочек.
Марлоу вдруг умолк и подошел к дубовому столу. Открыв ящик, вынул коробку с ключами и выбрал самый маленький, подвешенный на красной ленточке. Протянул его Тренту.
— Это ключ к замочку, который я взломал. Я бы избавил себя от лишнего труда, если бы предварительно сунул руку в левый карман моего пальто. Мандерсон, должно быть, опустил туда ключ, когда пальто висело в передней или когда сидел рядом со мной в машине. Я обнаружил его через два дня после смерти Мандерсона, полицейскому обыску для этого достаточно пяти минут. И потом я — с бумажником и его содержимым в кармане, с фальшивым именем и бутафорскими очками — я бы истерично объяснял, что ничего не знал о деньгах и ключике.
Трент покачал ключик за ленточку, сухо улыбнулся:
— Я нашел бумажник со взломанным замочком на туалетном столике в комнате Мандерсона. Это вы положили его туда?
— У меня не было причин прятать его, — сказал Марлоу. — Однако вернемся к той ночи… Я открыл бумажник при свете автомобильных фар, и первое, что мне бросилось в глаза, помимо денежных пачек… там был… — Он сделал паузу и посмотрел на Трента.
— Прошу вас, не втягивайте меня в свои догадки, — сказал Трент, встретившись с Марлоу глазами. — В рукописи я уже отдал должное вашему уму.
— Хорошо, — согласился Марлоу. — Однако будь на моем месте вы, вы бы заранее предположили, что там лежит кошелек Мандерсона. Увидев его, я вспомнил и растерянность, и удививший меня гнев Мандерсона, когда я просил у него денег. Он сделал неверный шаг — положил свой кошелек с остальными деньгами, зная, что мне все равно придется давать на дорогу. Как бы там ни было, кошелек существенно усугублял мое преступление. Каково же было мое потрясение, когда я обнаружил в бумажнике еще два маленьких кожаных мешочка, хорошо мне знакомых: Мандерсон хранил в них бриллианты, скупленные в последнее время за бешеные деньги. Все мы воспринимали это увлечение Мандерсона как новую забаву, а тут мне раскрылась вся глубина и давность его замысла.
Мне пора было действовать. Я покинул Мандерсона примерно на расстоянии мили от дома. Ему потребуется минут пятнадцать-двадцать, чтобы вернуться и рассказать домашним об ограблении. Вероятно, он тут же позвонит в полицию. Мы расстались с Мандерсоном минут пять-шесть назад; догнать его будет легко, и наступит объяснение. Все мои страхи исчезли, растворились в ожидании того удовлетворения, которое я испытаю. Наверное, было немного людей, которые бы стремились к такой же беседе с Мандерсоном, но я был ослеплен гневом и не думал о том, что произойдет.
Читать дальше