Эдмунд Бентли - Последнее дело Трента

— Насколько я знаю, — сказал он мистеру Копплсу, — вы читали это.

— Да, это было два дня назад, — ответил мистер Копплс, он сидел на диване и с благодушным видом осматривал комнату. Марлоу повернулся к Тренту.

— Вот ваша рукопись, — он положил конверт на стол. — Я прочел ее трижды и думаю, что никто, кроме вас, в такой короткий срок не выявил бы столько правды.

Трент не обратил внимания на похвалу. Скрестив под стулом длинные ноги, он с окаменевшим лицом смотрел на огонь.

— Вы, конечно, имеете в виду, что основная правда остается за вами, просто ответил он. — Мы готовы выслушать вас, как только вы захотите. Я предполагаю, что это будет длинная история, и что касается меня, чем длиннее, тем лучше: я хочу все понять основательно. Что нам бы хотелось от вас услышать? Все о Мандерсоне и о ваших с ним отношениях. Мне с самого начала казалось, что характер Мандерсона — не последняя часть этого дела.

— Вы правы, — ответил Марлоу. Он пересек комнату и сел на каминную решетку. — Я последую вашему предложению.

— Должен вас предупредить… Несмотря на мое присутствие здесь, — Трент всмотрелся в лицо Марлоу, — несмотря на то, что я приехал выслушать вас, у меня еще нет причин сомневаться во всем, к чему я пришел ранее. — Он похлопал по конверту. — Все, что вы будете говорить, — защита. Вы это понимаете?

— Тем лучше. — Марлоу был хладнокровен и полностью владел собой. Он уже не напоминал того нервного, измученного Марлоу, которого встретил Трент полтора года назад. Высокая спортивная фигура дышала здоровьем, взгляд голубых глаз был чист и прям. И только, пожалуй, линии рта выдавали, что он знал о своем затруднительном положении и был готов дать отпор. И еще это странное выражение глаз, не нарушающее их спокойствия, но тревожащее Трента с первой их встречи в Марлстоне.

— Сигсби Мандерсон не был человеком здравого ума, — тихо начал Марлоу. — Большинство богатейших людей Америки стали такими или от ненормальной жадности, или ненормального рвения, или ненормальной личной власти, или ненормального везения. Ни у кого из них не было выдающихся умов. Мандерсон с наслаждением отдавался накоплению и неустанно работал над этим; он был человеком волевым, и у него была своя доля счастья. В его стране многие, очевидно, с похвалой отметили бы, что он был безжалостен в достижении цели, и это было в нем самое отличительное. Но ведь рядом с ним были тысячи, которые рвались к цели с такой же одержимостью и так же мало беспокоясь о других. Мандерсон был сильнее. Я не утверждаю, что американцы глупы, как нация они неизмеримо умнее нас. Но я никогда не встречал дельца, который бы демонстрировал такое чутье и предвиденье, такую одаренность памяти, четкость и мощь логического мышления в погоне за увеличением капитала. Газеты звали его «Наполеоном Уолл-стрит», но мало кто знал, сколько истины было скрыто за этой фразой. Наполеон на поле брани и Мандерсон в деловых операциях — личности близкие, родственные. Прежде чем начать действовать, Мандерсон тщательно анализировал специальные сводки, выяснял состояние дел в угольной промышленности, транспорте или в сельском хозяйстве, затем планировал, расставлял людей, и его финансовый удар всегда был неожиданным. Стрит трясло, когда вдруг проносились слухи, что Колосс вышел охотиться и часто только поэтому противники легко сдавали свои позиции… А Мандерсон порой мог разработать свой план до мельчайшей детали — во время бритья.

Я привык думать, что та часть индейской крови, что текла в его жилах наследие далеких предков, — имеет какое-то отношение к его коварству и безжалостности. Об этой древней струе знали только он сам и я. Однажды он попросил меня применить мои генеалогические пристрастия и уточнить его фамильное древо. Тогда я и сделал открытие, что в нем есть часть крови вождя ирокезов и его жены-француженки, коварной женщины, грозно правившей племенами аборигенов двести лет назад. Мандерсоны занимались в ту пору закупкой пушнины на границе с Пенсильванией, и многие из них женились на девушках из местных племен. В жилах американцев течет немало крови аборигенов. Мандерсон, в отличие от других, не гордился этим. Я должен был держать свое открытие в тайне, что и делал до конца его жизни. Однако я всегда считал, что если однажды зародится его недоверие ко мне, то началом этому станет мое открытие.

— Было ли у Мандерсона, — внезапно спросил Копплс, — какое-то особое отношение к религии? Марлоу подумал с секунду.