Андрей Терехов - Волк в ее голове (сокращенная версия)

Я зажмуриваюсь.

Есть термин, который называется «ошибка игрока». Обычно люди думают, что будущее зависит от прошлого, что существует вселенский баланс между хорошими и плохими событиями. Что если вы проигрываете в казино раз за разом, то шансы сорвать куш растут.

Пока принтер гудит и тужится, выпихивая из себя очередную фотографию, я подсознательно жду, как после этих долгих, кошмарно долгих и беспокойных часов наступит что-то хорошее. Я жду этого, хотя знаю: ничего во Вселенной не изменилось, и нет никой кармы, и нет баланса. И жопа, если она суждена, накроет с прежней вероятностью.

Принтер замолкает, наступает зловещая тишина.

– Опознавать будешь? Или ещё посидим?

– Замолчите. Прошу вас.

Не слушая ответную ругань Мухлади, я перевожу дыхание и протягиваю руку за распечаткой.

Ещё вдох.

Ещё выдох.

Открываю глаза.

Мы всегда запаздываем. Всегда чуть позади. Всегда немного в прошлом в нашем осознании настоящего – ведь сначала оно случается, и только потом реагируют глаза и уши: переводят свет и звук в импульсы и отправляют в путешествие по нейронам. Скорость передачи огромна – ни один компьютер не сравнится, – но конечна. Вот и образуется эта пауза, этот промежуток.

Это опоздание.

Я до боли осознаю, что опаздываю. Опаздываю бесповоротно. На долю. На мгновение, но уступаю неумолимому течению жизни и теперь в отчаянии гонюсь за ним – из кабинета, из полиции, вдоль по улице.

Здания из красного кирпича и бетонные заборы сливаются в серо-бурое месиво, в нос лезут запахи сырости и тления, в уши – механический женский голос:

– Данный номер больше не обслуживается.

– Данный номер больше не обслуживается.

– Данный номер больше не обслуживается.

Мне плохо. Хочется присесть и сунуть два пальца в рот, и ледяным червём – даже не в разум, а куда-то в глотку – вползает воспоминание о Холме смерти: северное сияние, жгучий мороз, свист Дианы.

Нет, Диана, не подействовало твоё колдовство. Оно вообще не действует, потому что в нашем мире нет магии. Ни святых, ни богов, ни спасительной кнопки, ни спасительного слова. Никто не поможет, когда твоей матери опять стукнет куда-то уехать или когда перед внутренним взором вздуется перемолотое лицо: кости, мозги, опухшие веки. Зеленовато-синяя кожа. Выдавленный чёрный глаз, вытекший зрачок.

Поросль рыжих волос между ног.

«Не Дианы», – сказал я Мухлади. Сказал так твёрдо, как только мог: что этот выдавленный чёрный глаз не принадлежит Диане, что рыжие волосы и пятна родинок на руке – не Дианы.

– Данный номер больше не обслуживается.

Не Дианы.

Не Дианы!

«Посмеёмся, когда в ближайшее время найдут их трупы», – напоминает голос девушки-коллектора, и у меня на шее шевелятся волоски.

Я замедляю шаг, затем и вовсе останавливаюсь. Через минуту, долгую и тревожную, как гудок парохода в тумане, перестраиваю в голове маршрут, перебегаю дорогу и вжимаю кнопку вызова в трещащий корпус телефона.

– Данный номер больше не обслуживается.

Наверное, Диана не оплатила.

– Данный номер больше не обслуживается.

Рано или поздно положит деньги на счёт и ответит.

Точно ответит. Почувствует.

Знаете, ведь в детстве мы с ней видели одинаковые сны.

Часто вам попадаются люди, к которым приходят сны-близнецы? Отрисованные как под копирку? Столь похожие, будто вы смотрели один и тот же фильм в полупустом ночном кинотеатре, будто вы чувствуете друг друга на расстоянии?

Когда меня засасывает в себя Шестая линия, небо наливается тенями. На стене жестокой насмешкой чернеет предвыборное фото местного депутата с лозунгом: «Мы научим вас быть счастливыми», у дверей бара всё так же морщится на ветру «ВНИМАНИЕ, ПРОПАЛА МАМА!» Дианы. Рядом темнеет плакат «Фекального вопроса».

Диана приходила сюда. Диана сюда вернётся.

А я дождусь.

Пройдусь между полупопиями дверей и невидящими взором посмотрю на сумрачный зал, на танцующих. Закажу спрайт, глотну, не чувствуя вкуса. В уши и спину ударит гитарный перегруз.

Пройдёт десять минут. Двадцать.

Диана не перезванивает и не появляется.

Тридцать минут.

Я выхожу к объявлению и в сотый раз набираю её.

– Данный номер больше не обслуживается.

Меня разбирает нервный смех.

Сорок минут.

Я снова выхожу на улицу, к объявлению, снова осматриваюсь по сторонам. Нет Дианы.