Екатерина Барсова - Роковое пророчество Распутина

А я сама была готова упасть в обморок.

Наконец Дмитрий увел меня.

— Подожди еще немного, скоро я тебя отвезу домой.

Тот же слуга снова провел меня в зал, где были гости. А вскоре раздался звук, похожий на выстрел, потом — другой…

Я вцепилась руками в стул, на котором сидела, — все поплыло у меня перед глазами. Вскочила из-за стола и устремилась из комнаты.

В холле я увидела Дмитрия, он шел мне навстречу, я кинулась к нему с просьбой увезти меня скорее отсюда. Дмитрий был бледен, губы его дрожали, он сел за руль машины и отвез меня в «Асторию». И строго предупредил, чтобы я ничего никому не говорила.

И как растаял… Ни письма, ни весточки! Только после я узнала: что было в ту ночь во дворце.

И сколько раз мне потом во снах являлся Распутин с кровавыми запекшимися губами, выдыхавший: «Что ж ты так поступила, ласточка?»

Анна захлопнула тетрадь и выключила свет.

Маленький чемодан, в который она сложила документы, поблескивал в темноте. Свет от фонаря выстилал дорожку в комнате. Было тихо, за стеной — тоже ни звука, все как будто бы вымерло.

Анна медленно поднялась и подошла к окну. Темные ели почти подступили к домику, снег нежными волнами взметнулся вверх… Тишина, покой, безмятежность. В каком она веке?

Ей хотелось пить, но выходить из номера Анна не решалась, к тому же ей нравилось это пространство, эта глубокая темнота, скрадывающая звуки и движения, и дорожка от фонаря…

Стук в дверь. Или ей кажется?

— Анна, это я. Открой.

— Открыто, — прошептала она.

В номер шагнул Данила. В его руках две чашки.

— Глинтвейн. Попросил у хозяйки. Настоящий, сделанный по всем правилам.

— Спасибо… — Слова замирали на губах. Она взяла чашку и неожиданно для себя опустилась на пол.

— Ты так и сидишь в темноте?

— Да. Мне нравится.

— Я понял. Так — лучше.

— Да. Лучше…

Глинтвейн обжег горло, и она закашлялась.

— Забыл предупредить. Горячий.

— Ничего…

Молчание снова обволокло все вокруг. Тишина прокралась вдоль стен и накрыла их с головой.

— Все в порядке?

— Да. Но завтра…

— Надо дождаться этого «завтра».

Ей хотелось спросить: а что, есть другие варианты? Завтра может не наступить? Но Анна молчала, понимая неуместность собственных слов.

Данила опустился на пол рядом с ней. В опасной близости — всего несколько сантиметров отделяло их друг от друга. И Анне показалось, что ее кожа буквально дымится. А кровь становится как этот горячий глинтвейн.

Словно почувствовав ее состояние, Данила мягко отодвигается в сторону. Так лучше. Безопасней.

«И чего ты боишься? — спрашивал кто-то внутри Анну. — Себя? Или кого-то еще? А кого? В чем дело?»

Она пила глинтвейн маленькими глотками, по телу растекалось тепло. Тело нагрелось до взрывоопасных градусов, ее губы тоже — горячие, а зубы стучат о стакан. Она не могла больше сделать ни глотка. И со стуком поставила бокал на пол.

— Прости, — шепнул Данила.

— За что?

— За все…

— За все — не надо.

— Как хочешь…

Разговор был явной бессмыслицей. Но так ли важны слова? Значение имеют звуки — круглые, музыкальные. Они плывут в воздухе и уплывают за окно — к темному небу и луне.

Анна снова взялась за бокал, но рука предательски дрожала. Данила перехватил ее ладонь. И поцеловал…

Медленно, перебирая каждый палец… От этой невыносимой сладостной пытки можно было сойти с ума. Ей хотелось выдернуть руку и одновременно длить и длить это наслаждение…

— Какая мягкая кожа… Как молоко и мед.

— А я не люблю ни того ни другого.

— Я тоже.

Они засмеялись, и смех немного разрядил обстановку.

— Ты замечательная девушка, — прошептал Данила.

— Да уж…

— А знаешь, что мне нравится в тебе больше всего? Очарование простоты.

— Которая хуже воровства?

— Простота очаровательна, потому что чиста. И это странным образом волнует.

— Кого?

— Меня…

И он придвинулся и поцеловал ее в губы. Поцелуй нежный, не нахальный, а скорее — робкий, но он произвел в теле Анны настоящую революцию. Кровь бурлила, что-то взрывалось изнутри мириадами звезд, которые текли по венам звездной рекой…

Поцелуй едва коснулся губ, но и этого было достаточно. Он обжигал. Анна прикоснулась пальцами к своим губам.

Но Данила отвел ее руку и поцеловал еще. И еще…

Медленно он обнял ее, притянул к себе.

— Свет, — шепнула Анна.

— Занавесить окно?

— Нет, нет…

Она хотела сказать, что ей нравятся эти переливы света — таинственного темно-золотого, нравится, как свет мерцает в Данилиных глазах, скользит по его плечам и ее рукам. Свет — союзник и волшебник.