Ласло Дюрко - Под сенью смерти

Такой простой схемы он сроду не встречал.

Это обстоятельство заставляет его нервничать.

Работает он очень осторожно.

Впрочем, он всегда работает осторожно.

Киш тем временем связывает администратора. Точно так же, как его жену. Залепляет ему пластырем рот.

Черный чулок он больше не натягивает на голову. Теперь уже бесполезно.

За два часа они извлекают из витрин все статуэтки. Киш бережно обертывает каждую из них ватой и укладывает в алюминиевый ящик. Ящики запихивают в рюкзаки.

— Жди у входной двери, — он протягивает свой рюкзак Давчеку.

Лысый весь взмок. Йована Киша передергивает от запаха пота.

Он хватает Давчека за плечо. Сдавливает так, что суставы хрустят. И с силой толкает к выходу.

Лысый, зажав в руках оба рюкзака, спотыкается. Йован Киш снова хватает его за плечо. Но на сей раз просто чтобы тот не упал.

Милан Давчек выходит.

Согласно инструкции, полицейскому разрешается убивать лишь в случае крайней необходимости.

Йован Киш усвоил в горах другое правило.

Там убивать было нужно, как только представлялась такая возможность.

Йован Киш убил немало людей. Целил из автомата в живот. Левой рукой придерживал диск, чтобы ствол не подбрасывало при стрельбе.

Нож — другое дело. Тогда он кончиками пальцев чувствовал конвульсии. Слышал предсмертный хрип.

Жандармы, должно быть, не слышали предсмертного хрипа его сестренки. Говорят, они были пьяны. Расстреляв обойму, всякий раз отхлебывали из бутылки.

Йован Киш никогда не убивал спьяну.

Вдоль берега Дуная выстроилась цепь вооруженных жандармов. Перед ними — раздетые донага жертвы.

Йован Киш всегда убивал только вооруженных людей. Тех, кто мог бы убить его самого.

Стопроцентная гарантия, говорил капитан Кул. Всегда старайтесь действовать наверняка.

— Хотя, конечно, сто процентов удачи — всего лишь идеал, — добавлял он.

С тех пор как кончилась война, Йован Киш порешил одного грабителя-убийцу — тот первым выстрелил в него, но попал в ватный подплечник пиджака.

Ну, и еще двоих.

Если бы существовала стопроцентная гарантия, то не существовало бы опасности.

Йован Киш выключил в спальне электричество. При свете фонарика он видит старческое лицо администратора. На губах у него сбился пластырь: он явно пытался кричать.

Киш набрасывает одеяло на голову старика. Накрывает с головой и женщину. Ему легче будет, если они не увидят. Киш знает это. Знает очень хорошо.

Сердце женщины бешено колотится. Одеяло на груди судорожно вздымается и опадает. Йован Киш ударяет ножом.

Тело женщины выгибается дугой. Затем обмякает.

Йован Киш вытаскивает у нее, из груди нож. Обходит двуспальную кровать. Сдергивает с головы администратора одеяло. Ребром ладони рубит по сонной артерии.

Он знает, что старик сейчас ничего не чувствует.

Не чувствует, как нож входит под ребра.

Киш сдергивает одеяло с лица женщины.

Глаза ее остекленели.

Она так и не узнает, что сталось с Болконским. Киш огибает постель.

Старик лежит, уставясь взглядом в потолок. Морщины на его лице словно бы разгладились.

Йован Киш знает, что глаза старика уже слепы.

За свою жизнь он перевидал немало мертвецов.

Данило Вуичич прятался вместе с ним за скалой. Они замерли, ничком уткнувшись в землю. Их хлестали очереди двух вражеских автоматов.

Пули пестрили скалу мелкими выбоинами.

Естественным желанием было втиснуться, зарыться в землю.

Дзынь — дробью осколков отозвалась на выстрелы скала.

Похоже, опять пронесло, подумал Киш.

Поднять голову он не решался. Осторожно повернулся лицом в ту сторону, где укрылся Вуичич.

Данило Вуичич неподвижным взглядом уставился в небо. Погода стояла ветреная. Тучи гнались по небу друг за дружкой.

Но Данило туч уже не видел.

Ничего он больше не видел.

В лоб ему впился осколок камня. Край осколка торчал наружу.

Иован Киш тщательно вытирает нож об одеяло. Затем прячет нож в карман на кожаной подкладке.

С отцом он ни разу не встречался во сне. Отец преподавал географию в гимназии. Фамилия у него была венгерская, но сам он считал себя сербом. По законам географии, родина человека там, где он живет.

Иован Киш всегда следил за глазами противника, которого убивал. Он знал, в какой момент застывает взгляд.

Пускать в дело автомат он не любил. Тогда не видишь глаз жертвы.

Йован Киш шесть раз был ранен. И всякий раз пуля задевала его по касательной. Но боль была нестерпимой.