Андрей Терехов - Волк в ее голове. Часть I

Я дёргаю створку и впускаю в форточку колокольный звон к вечерней службе. Следом проникает вкусная свежесть: соскальзывает на пол, покусывает щиколотки.

Весна.

Мои пальцы задевают берестяной магнит «Мурманск» на холодильнике и стискивают ручку. Резиновый уплотнитель на дверце чавкает, лицо обдаёт инеем. На стол, словно киты на берег, выбрасываются пакет майонеза, буханка чёрного и шмат конской колбасы. Я щёлкаю кнопкой чайника и носом, как дельфин, тычу в телефон – снимаю блокировку.

Нет новых лайков? М-м… нет. Смиритесь, Артур Александрович, по числу отметок «Лѣпота» вам никогда не победить ни снохождение Дианы, ни голую жопу Симоновой.

Я обрезаю корочку с куска бородинского и одновременно прокручиваю новости в ленте. Мелькают чёрно-белые фото пирамид, выпуск «6 кадров» в постах Коваля. Сообщение о первом туркменском спутнике.

Вы никогда не задумывались, что в эпоху интернета самое страшное – не знать, какую новость выбрать? Вот ты крутишь и крутишь эту рулетку, пока не находишь любопытственный пост, а потом ловишь себя на предчувствии, что найдёшь лучше. И палец снова елозит по тачскрину – как загипнотизированный, как если бы физически не мог остановиться.

Мем о «Кровавой свадьбе», кодекс чести русского офицера. Новый выпуск подкаста Валентина. Лавандовые поля Франции.

Я резко прокручиваю назад. К центру экрана спускается фигура отца Николая: усталая, сутулая – будто её тянет к земле грузный серебряный крест. Мой палец повисает над стрелочкой воспроизведения, качается в задумчивости влево-вправо и давит в экран.

Пиктограмма загрузки крутится раза три, будто балерина (вид сверху), и дед Валентина безмолвно открывает-закрывает рот. Я соображаю, что не включил звук, и втапливаю кнопку громкости в бочину мобильного.

– …года наша община выпускает ежемесячную газету «Доброе слово» тиражом в тысячу экземпляров, – зычным, басовитым голосом рассказывает отец Николай. Камера укрупняет его бороду, перевитую нитями седины, и у меня само собой возникает в голове слово благостность. – С две тысячи четвёртого года на частоте девяносто девять и два мегагерца работает наше круглосуточное православное радио «Глас светлый». Тридцать два ребёнка из Детского дома номер шестнадцать участвуют в нашем образовательном эксперименте по снижению преступности среди воспитанников детдомов.

– Бывают ссоры с детдомовцами? – Камера показывает неестественно прямую Олесю. Ярко-зелёный свитер приятно обтягивает девичьи формы и словно бы очерчивает их, отделяя от фона: бледной иконы в серебряном окладе и книжных шкафов.

Запах майонеза напоминает мне о бутерброде, и, доводя пищевую конструкцию до ума, я в который раз удивляюсь магическому обаянию отца Николая: он будто… обволакивает?

Или дело в свитере Олеси?

– Не без этого, – с улыбкой отвечает отец Николай и мизинцем поправляет чёрные роговые очки. – Кто-то весьма настороженно относится к православным ценностям, кто-то, бывает, вовсе придерживается иной религии.

Я наконец кусаю бутер, и жирноватый, с уксусом аромат майонеза растекается по языку. А вместе с ним – дегтярный привкус махана.

Долбаная конина. Батя жрёт её как чипсы, а мне всякий раз представляется, будто я человечину ем.

– Как вы решаете эти ссоры? Всегда ли сохраняете, ну, спокойствие?

Отец Николай складывает руки на внушительном животе.

– Нет, Олеся. К сожалению… нет. Хотя я и прикладываю все усилия, чтобы одержать победу над сиюминутными эмоциями, мне есть, за что себя винить.

– Но вы ещё, как бы, думаете про воскресную школу?

– Олеся, думаем, конечно, – отвечает отец Николай, и в верхнюю часть кадра влезает меховая ветрозащита.

О господи!

Коваль!

Тебе только и нужно, что ровно держать микрофон.

– Мы уже посещаем уроки в гимназии имени Усиевича, – продолжает отец Николай, не замечая мохнатого зверя над собой, – и кадетском училище номер пять. Читаем бесплатные лекции, проводим обсуждения. Приглашаются все желающие, в том числе взрослые. Я очень, надеюсь, что мы завершим строительство собственного учебного заведения для детей с ограниченными возможностями… к сожалению, пока мы лишились должной поддержки.

Меховое пугало наконец исчезает за верхним краем кадра.

Олеся кивает и сверяется с записочками. Пальцы её дрожат. От волнения? Словно это «Вечерний Ургант», а не выпуск доморощенного подкаста.

И всё же Три Ко сняли интервью. Без меня. Да, я никогда не выказывал интереса к их «каналу», скорее, пренебрежение или лёгкое презрение – как взрослый смотрит на рисунки первоклашек, – но отлично бы чувствовал себя там, в кадре. Задавал бы вопросы на месте Олеси, вертел бы камерой «яблофона» не хуже Валентина или хотя бы держал чёртов микрофон так, чтобы он не влезал в кадр.