Увидев слезы в ее глазах, он торопливо сказал:
– Маша, пожалуйста, только не плачь! Прошлого не воротишь. Я женат. Да и смешно склеивать разбитую посуду. Тем более спустя тридцать лет.
И тут молния в ее голове все-таки сверкнула. В ушах громыхнул гром, и после вспышки-встряски мир вокруг стал настолько красивее, слаще, ярче!
– Денис, – проникновенно произнесла Маша, – какой ты умный. Какой ты смелый.
Увидев испуг в его глазах, она развеселилась:
– Да не бойся, я не пытаюсь тебя соблазнить. Ты действительно поступил круто, что пришел и сказал мне все это! А то я бы до старости продолжала слушать твои диски и рыдать! – Маша не удержалась и добавила: – И, кстати, Женя Кисин – играет гораздо лучше.
* * *
Денис не сомневался: на его концерт Маша все-таки придет, хотя бы для того, чтобы попрощаться – теперь уже навсегда.
Но контрамарка, что он ей дал, пропала – кресло в центре первого ряда долго оставалось пустым, и только в антракте туда перескочила какая-то толстуха с задних рядов.
А вечером в ресторане к нему подошел мужчина. На первый взгляд он ничем не выделялся из общей гламурной тусовки – костюм с иголочки, новые ботинки, свежая стрижка, чисто выбритое лицо, приличные часы. Единственное, что слегка резало взгляд: чувствовал себя человек явно неуютно, словно впервые в жизни прилично оделся.
Денис присмотрелся – и узнал. Да это же тот самый человек, который накануне явился к нему в гостиницу, открыл имя девушки, лежащей с переломами, и потребовал все ей объяснить.
Музыкант протянул руку первым. Преобразившийся в хомо сапиенс пещерный житель ответил крепким пожатием.
Денис кивнул на его костюм:
– Ради нее старался?
– Да. – Новый знакомый неумелым жестом попытался ослабить галстук.
– И что?
– Ничего пока. Жду. Волнуюсь.
И тут в зал впорхнула Маша. Выглядела она сегодня совсем юной, счастливой, глаза сияли. Окинула взглядом зал – и бросилась к ним.
Денису кивнула, а снежному человеку строго сказала:
– Нормальная одежда тебе идет, но бороду мог бы оставить. И зачем ресторан? Ты тусовки не любишь, я от них тоже отвыкла.
– Ничего, – усмехнулся абориген. – Я потерплю. А ты снова втянешься.
Он бережно обнял свою спутницу и повел к столику.
А Денис весело крикнул вслед:
– Будете жениться, звоните! На свадьбе сыграю бесплатно.
Она обернулась:
– Ловлю на слове! Тем более ты сам когда-то обещал – сыграть для меня где угодно.
Татьяна Устинова
Император и Юта
А что, девчонки, сказала Марина Каменева, на Колыме-то мы никогда не были!.. Мы согласились, что не были. А не полететь ли нам в Магадан, спросила Марина. Мы немедленно выразили готовность лететь. А не проехать ли нам по Магаданской трассе, продолжала Марина, это всего тысяча триста километров. Желаете? Мы моментально страстно зажелали.
Перелет, Магадан, бухта Нагаева. Серое небо, дождь то и дело принимается. Памятник жертвам репрессий работы Эрнста Неизвестного – слабонервным лучше близко не подходить. А впереди у нас тысяча с лишним километров трассы. «Газель» бодро едет; ее бодро ведет Сережа. Ведет и рассказывает – вот здесь этап замерз, много тысяч душ вместе с конвоирами и собаками. Пришла пурга, откуда не ждали и когда не ждали, все замерзли. Вот здесь мост обвалился, как раз когда по нему заключенных гнали, видите, еще сваи торчат. А красивый был мост, пролеты хоть и деревянные, а как будто из чугуна лили, питерские зэки из инженеров-путейцев сооружали. А вот здесь, где Колыма поворачивает, года три назад вдруг стали тела всплывать, да много так, хорошо сохранившиеся, и почему-то исключительно женщин и младенцев. А потом оказалось, что река на той стороне берег подмыла, их из мерзлоты и стало на стремнину выносить. На той стороне как раз женский лагерь был.
А красота вокруг такая, дух захватывает. Конец августа, ни комаров, ни мошки, можно на взгорочке хоть полдня, хоть день просидеть и смотреть, смотреть. И думать, думать.
Под вечер Сережа со своей «Газелью» привез нас на прииск Дусканья – ночевать. На прииске ждали изо всех сил – гости в таких местах редкость, развлечение. Повар Тимофей и стряпухи Наташка с Надей наготовили всего, стол был как на картинках в русских сказках. Таким образом там, как правило, иллюстрируют свадьбу Царевны Лебеди с царевичем Елисеем.
На прииске жил пес. Пес абсолютно царских кровей – всерьез. Он и по виду, и по повадке абсолютный аристократ, Император. Я не вспомню сейчас, как называется порода – северная какая-то порода, северных собак не перепутаешь ни с какими другими. Плотная, как будто заутюженная от головы к хвосту шерсть, широкая медвежья морда, скругленные уши – острых не бывает у северных собак, чтобы кончики не отморозить, – мускулистые лапы и хвост поленом, способный сворачиваться в шикарный меховой бубель. Царская кровь проявлялась в осанке, посадке головы, молчаливости – за все время нашего гостевания на прииске пес не сказал, по-моему, ни слова. Его подарили Юре, хозяину прииска, какие-то заезжие американцы или японцы. Они приезжали перенимать у Юры опыт: огромные драги, содержащиеся в безупречном порядке, железная дисциплина, четкая и жесткая организация работ, чистота – как будто не прииск вовсе, а строительство королевского дворца в Нью-Гемпшире – и бережное, какое-то даже трепетное отношение к тайге, странное для старателей, которым, по идее, должно быть на все наплевать, кроме добычи «презренного металла» и получения денег за добытое.
Читать дальше