Сергей Пономаренко - Ночи темной луны

Зал скорби и прощания кладбища Берковцов. На черном мраморном столе гроб с телом моего сына. В углу, на подставках, стоят венки. Я плохо понимаю, о чем говорит нанятая жалобщица. Она произносит закругленные, сглаженные фразы, которые подходят для всех и ни для кого конкретно. Индивидуальность Костика утонула в этих словах. Он не был ангелом, но и демоном не был. Обычный подросток, которому ничто человеческое не было чуждо.

Прощальная панихида подходит к концу. Не могу отвести взгляд от лица сына. Он часть меня, и неужели теперь он уйдет безвозвратно? Неужели это последние мгновения, после которых его образ останется только в памяти и на фотографиях?

Лицо у Костика заострилось, стал заметен грубый грим, проявились рубцы — следы работы патологоанатома. При виде этих рубцов сжалось сердце. Явственно представляю жестокий, яркий свет лампы в прозекторской, заскорузлый от человеческого жира, а точнее, от распадающейся трупной ткани стол, на котором лежал во внешней и внутренней наготе Костик. Прощаясь, целую его в лоб и чувствую холод вечности. Крышка гроба скрывает сына. Не в крышку, в мое сердце беспощадно вколачивают гвозди!

На могиле Костика вырастает холмик свежей земли и цветов. Улыбаясь, он смотрит на нас с большой фотографии, обрамленной венками, но веселости нет в его взгляде. Неужели он предчувствовал, когда я его фотографировал на старенький «Зенит», что эта фотография будет последним мостиком, связывающим его с этим миром?

У ворот кладбища стоит темная «Ауди-80». Возле нее расположилась живописная группа стриженых ребят, несмотря на мороз, без головных уборов, в кожаных куртках и ярких спортивных костюмах «Адидас». Они нагло рассматривают выходящих из ворот кладбища людей, гогоча и веселясь от души. Ребята молоды — вряд ли старше двадцати двух, максимум двадцати четырех лет.

Они удостаивают нашу группу пристальным вниманием. Подходят ближе и пропускают нас сквозь себя, словно сквозь сито. Одноклассники Костика испуганно жмутся под их наглыми взглядами. Я иду, поглощенный утратой сына.

Курносый парнишка в ярких пятнах спортивной экипировки демонстративно стоит у нас на пути, заставляя обходить его. Жестко задеваю его плечом, он отшатывается в сторону, что-то злобно шипит сквозь зубы, но кладбище — не место для выяснения отношений. Не здесь и не сегодня. Хотят — пусть смотрят. Сами, наверное, сюда приехали не на экскурсию!

Поминки подошли к концу. Товарищи Костика, как тени, примчались в самом начале и исчезли бесследно и навсегда. В этой квартире больше не будут слышны ребячьи голоса: здесь поселились печаль и ощущение приближающейся одинокой старости. Выразив в последний раз соболезнования, ушли соседи и близкие знакомые. Остались «малопьющие» родственники по линии жены: моих не было — я пришлый, из Белоруссии, где теперь живет в одиночестве на нищенскую пенсию мой престарелый отец, в прошлом учитель математики. Он не смог приехать на похороны внука по состоянию здоровья, лежит в больнице — сердце прихватило.

Зато многочисленные родственники жены прибыли со всех уголков страны выразить соболезнования и поучаствовать в уничтожении запасов спиртного. С нетерпением жду того часа, когда наконец они эти запасы прикончат.

Выпроваживание родственников и мытье посуды закончились. Полночь. Я лежу один, и мне не до сна. Жена лежит в другой комнате на кровати Костика, словно его смерть порвала последнюю ниточку, связывавшую нас. Не в силах терпеть одиночество, встаю и иду к жене.

Аня поднимается мне навстречу, включает свет и обжигает сухим, ненавидящим взглядом. Ее лицо покраснело, отекло, слова вылетают вместе с брызгами слюны:

— Это ты виноват! Ты никогда не любил нас, мы тебе мешали жить, дышать, ходить по бл…ям! — Лицо жены дышит ненавистью — если бы она могла, то разорвала бы меня на части, на мелкие кусочки. Такой я ее ни разу не видел за всю совместную жизнь. — Это ты виноват в смерти Костика! Если бы не твои постоянные любовные приключения… Вечный любовник — Казанова! — Она сардонически смеется. — Ты думаешь, я о них не знала? Я ВСЕ ЗНАЛА! Обо всех твоих проститутках. Тебе казалось, что ты хорошо варишь лапшу и ловко вешаешь ее мне на уши. А вот и нет! Я просто терпела ради Костика. Все терпела. Думаешь, у меня не было любовных приключений? Были, и в этом виноват только ты. В первый раз — это когда ты связался с той грудастой сексапильной блондинкой, которую я одно время даже считала своей подругой, пока ее муж не открыл мне глаза. Он же застал вас вместе, и ты слезно просил ничего мне не рассказывать! Так вот, он мне все рассказал и стал моим первым любовником!