Виктор Татаринов - Без права на ошибку

— Я знала, что вы придете сегодня, — тихо сказала Маша,

— Я не мог не прийти… Мама ваша здорова?

— Да. Она прилегла отдохнуть.

— Можно пройти в комнату и переодеться? Я тихо.

— Почему вы спрашиваете? Это ваша комната.

Валентин переоделся и переобулся, мельком взглянул в настольный трельяж, увидел прямой пробор выросших чуть не до плеч волос, густую бороду. Кивнул в сторону отражения: «Прощайте, отец Иероним, дай бог нам больше не встретиться». Потом, стараясь ступать бесшумно солдатскими тяжелыми сапогами, прошел на кухню, вымыл руки. Заглянула Маша.

— Вы готовы? Прошу в столовую, Иван Александрович?

— Маша! — Белокрылов решительно удержал ее за руку. — Мое настоящее имя Валентин. А Иваном был мой отец. Короче: я сотрудник ЧК Белокрылов Валентин Иванович. По долгу службы до сегодняшнего Дня не имел права открыться.

— Я догадывалась, что вы не служитель культа…

— Значит, хоть и косвенно, можете считать меня виновным в аресте батюшки. Вы хотели знать, кто я, теперь вы знаете — я сказал все честно и прямо. Думаю, что ваши родители никогда не простят моего поступка, и по-своему они правы. С владыкой Егорием мы враги и, наверное, останемся ими. А ваша мама просто не поймет меня, как обычно богатые не понимают бедных. Кажется, я сказал все, пора и честь знать… — Белокрылов надел шапку.

— Вы уходите?

— А как бы вы поступили на моем месте?

— Какой вы… — Маша не договорила, на глазах проступили слезы, и, чтобы скрыть их, она опустила голову. Потом решительно взяла из рук Валентина шинель, привстав на носки, сняла шапку и унесла в прихожую.

…От Маши Белокрылов вышел около пяти. Смеркалось. На улице было морозно и тихо. Несмотря на быстрый шаг, холод постепенно подбирался под шинель. В центре города Валентина окликнула Ася Жвакина.

— Загордились, товарищ Белокрылов. Идете и знакомых не замечаете.

— Добрый вечер, товарищ Жвакина! — ответил Белокрылов и подумал: «Что же все-таки ей нужно от меня? Ясно, что остановила неспроста».

Он собрался было сразу отойти от нее, продолжить свой путь, но ему вспомнился совет Горбунова присмотреться к секретарше.

— Холодно сегодня в шинели, погода не для прогулок. Вам легче, шубка — что надо, — поддержал Валентин не обязательный разговор.

— Нравится?

— Красивая шубка.

— А я?

— Вы? Еще красивее.

— Так я вам и поверила, — Жвакина кокетливо улыбнулась, обнажив ровные белые зубы.

— Может быть, зайдем в Народный дом, погреемся? — Ася кивнула на здание бывшего офицерского собрания, около которого они остановились. — Музыку послушаем. Вы любите музыку?

— Люблю.

— Так идемте! Выпьем какой-нибудь сладкой водички или просто чайком побалуемся.

После некоторого колебания Белокрылов согласился: — Только не обессудьте, кавалер из меня не важный.

В Народном доме было шумно. На небольшой сцене полная немолодая певица в бархатном платье с большим вырезом на груди пела романс «Только раз бывают в жизни встречи…» Ее не слушали. Посетители сидели пестрыми компаниями, мало ели, но много пили. В одном углу играли в карты. Ася уверенно провела Белокрылова за столик, стоявший на отшибе. Отсюда хорошо просматривался весь зал, в то время, как столик оставался в тени.

— Из вас получился бы неплохой конспиратор, товарищ Жвакина.

— Не называйте меня по фамилии, Валентин, просто — Асей. Вы редко бываете в этом заведении?

— Если честно признаться, в первый раз.

— Напрасно. Тут место встреч воров и бандитов да и покрупнее птицы залетают. Недавно с моей помощью здесь был задержан один опасный преступник. Мне даже благодарность объявили. Не слышали? Для вас, конечно, это не подвиг, но я не удержалась — и похвасталась.

Подбежал официант, улыбнулся Асе, как старой знакомой:

— Чего прикажете?

— Принесите чаю, — сказал Белокрылов, уже раскаиваясь, что согласился зайти сюда. — С овсяным печеньем…

— И покрепче, — весело добавила Ася.

— Понял. Сию минуту! — официант помчался к буфету.

— Но учтите — я из тех, кто всегда расплачивается сам. За себя и за даму, — предупредил Белокрылов.

— Ну уж нет! Сегодня я поступлю по мужскому обычаю: кто пригласил, тот и расплачивается. Возражений не принимаю.

«Еще немного, и я не выдержу роли вежливого кавалера», — тоскливо подумал Валентин, а вслух сказал с плохо скрытым раздражением:

— Платить буду я.

— Боже мой! Что за счеты между своими людьми? Не стоит говорить об этом. Знаете, Валентин, я умираю от женского любопытства: почему вас так долго не было видно в нашем учреждении? Вы мне ведь так и не ответили тогда, вот и заело. Или это — секрет не по женской части? Тогда не отвечайте, тогда я совершенно не любопытна.